Ставьте перед собой большие цели - в них легче попасть
Случилось страшное - у меня погорел блок питания на компе и целую неделю я не могла добраться до следующей главы. Но ребенок проявил невиданную сознательность и активность и за пару дней закупил и установил все необходимое. Вывод: иногда (правда очень редко!) и от детей бывает польза. Вот!
Глава 6. Гавот.
читать дальше
Название: Tarnished Rhapsody
Автор: Hieru Youko
Перевод: Blue Sun
Фэндом: Weiss Kreuz
Оригинал находится здесь:
www.illuminatia.net/en/fictions/wk.html
e-mail автора: [email protected]
Рейтинг: NC-17
Пейринг: Шульдих/Айя
Жанр: Хентай, романс
Предупреждение автора: WIP (окончание фика планируется автором к лету, возможны некоторые изменения в процессе)
Предупреждение переводчика: некоторые особенности во внешности героев: Оми – брюнет, у Шульдиха золотистые глаза и зеленые волосы и т.д.
Отказ от прав: все права принадлежат правообладателям.
Саммари: Покинув Вайсс, Айя забирает свою любимую сестренку и ищет уединения, где медленно деградирует, пока весьма решительно настроенный Шульдих не решает забрать то, что ему принадлежит.
Глава 6. Гавот*.
* Прим. переводчика: Гаво́т (фр. gavotte) — французский танец. Первоначально развился как народный в южных и центральных районах Франции, а также в Бретани. Тактовый размер гавота — Allabreve (2/2), с затактом в 1/2 (2/4); каждые два такта образуют одну группу, заканчивающуюся всегда на сильном времени; движение умеренное; наименьшие длительности нот — восьмые. Гавот встречается очень часто в качестве составной части сюиты в XVIII веке, следуя, как правило, за сарабандой.
(Материал из Википедии)
Наги
С интересом я наблюдаю, как Брэд c видимым спокойствием твердо ведет переговоры с зарубежной фармацевтической компанией, он решительно настроен заполучить препарат Алдоуп в течение следующих шестнадцати часов - или для них настанет конец света. Он разговаривает с несчастным представителем компании на другом конце провода так, будто угрожает тому скорой смертью, и я почти уверен, что он не шутит. Временами я задаюсь вопросом – а помнит ли он, что мы больше не убиваем людей за деньги, а пытаемся прожить остаток жизни, сколько бы его ни было, как нормальные люди, что во времена Эсцет было несбыточной мечтой. Даже Фарфарелло очень старается и вовремя принимает назначенные ему врачом лекарства, доказывая таким образом, что Эсцет ошибались, и мы можем вести нормальный образ жизни.
Опять же, мы очень неплохо умеем прятать концы в воду. У нас было много тренинга в этой области.
Дверь открывается, я оборачиваюсь и вижу, как из душевой кабины в облаке пара появляется Шульдих, прижимающий к себе спящего Айю, и осторожно укладывает юношу на софу. Через связь, установленную для всей нашей небольшой семьи, мы чувствуем, как обливается кровью его сердце, но он ничего не предпринимает, чтобы приглушить боль. Посетив их с Айей маленькое любовное гнездышко, мы без конца дразнили его за то, что он приглушил свои телепатические способности, которыми столь наслаждался в прошлом. Неодобрение Айи заставило немца прекратить чтение мыслей, особенно поблизости от него, и ради любви он пошел на это.
Он так самоуверенно ухмылялся, протяжно выговаривая это слово, в то время как Айя краснел. А теперь… на это даже смотреть тяжело, не говоря уж о просачивающейся сквозь нашу связь боли. Так нам еще хуже.
Меня все еще удивляет, как же так вышло, что бывший смертельный враг теперь стал частью семьи. Шварц никогда не были открыты для прибавления в семействе, да и не многие пытались, тот же Айя раньше постоянно тыкал в нас катаной и вопил «ши-не» во все горло, его аметистовые глаза полыхали такой ненавистью, что не сталкивайся мы всю жизнь с этой эмоцией, могли бы съежиться и запаниковать, но при наших последних встречах он вел себя вполне цивилизованно. Он стал улыбаться, и хотя эту улыбку нелегко разглядеть, его удовлетворение и счастье отчетливо ощущались телепатически. Эти двое были по-настоящему счастливы, даже на губах Брэда при виде них появлялась улыбка, и вот теперь из-за какой-то детской ревности это счастье…
Большая, теплая рука опускается на мое плечо, позади стоит Брэд, очевидно он закончил разговор, и мы вместе смотрим, как Шульдих устраивается, держа рыжика на коленях, и начинает размеренно причесывать длинные темно-красные пряди. Айя безжизненно, как кукла, сидит на руках Шульдиха, а тот поворачивает его, чтобы привести в порядок запутанные волосы. В квартире царит почти священная и хрупкая тишина, как будто небольшое искажение в гармонии разрушит всю симфонию. Только иногда поскрипывает софа и шуршит одежда, что только добавляет напряжения.
Шульдих теряет равновесие, и Айя начинает соскальзывать вниз, я подхватываю его телекинезом, прежде чем он падает на пол. Извергая поток немецких ругательств, Шульдих швыряет щетку через всю комнату, она ударяется о стоящий на кухонной стойке металлический горшок, тот подпрыгивает и падает на выстланный плиткой пол, по дороге сбивая кучу мелких предметов и издавая оглушительный шум, который я мог бы предотвратить, но сжавшая мое плечо рука останавливает меня.
- Ему нужно это, - шепчет Брэд, зная, что мысленная речь для Шульдиха теперь может звучать громче, чем обычная. Я поднимаю глаза на своего любовника, ощутив краткую вспышку ревности при мысли, что Брэд и Шу были друзьями и партнерами по койке задолго до того, как мы официально стали командой. Это глупо, незрело и совершенно неуместно - особенно сейчас, когда никто из нас не знает, как успокоить Шульдиха. Сострадание в Эсцет не поощрялось, и мы никогда толком не умели его проявлять. По крайней мере, у Фарфарелло хватает здравого смысла покинуть квартиру и отправиться навестить некоего ангела, которого он обещал запятнать и стащить с небес, так что хотя бы он не станет провоцировать Шульдиха своими бесконтрольными речами.
Такое чувство, что мы его подвели, просто сидим здесь и ничего не делаем, смотрим на них… Ненавижу это чувство. Страшно ненавижу.
- Спасибо, малыш, - устало произносит гнусавый голос, и я поднимаю глаза и встречаю слабую улыбку. – Передай мне, пожалуйста, щетку.
Я киваю, и щетка немедленно подлетает к Шульдиху, который берет ее, благодарно кивнув. Он поудобнее устраивает Айю на своих коленях, тесно прижимая к себе, затем начинает заплетать шелковистую гриву в аккуратную косу, закрепив ее мягкой резинкой цвета лаванды. Если я сконцентрируюсь сильнее, смогу слышать, как волны тихо набегают на берег, как будто весь мир горюет. Мысленно отвешиваю сам себе оплеуху, напоминая, что Айя еще не умер, и надежда есть.
Не хочу думать о том, как мала эта надежда…
Уложив рыжика, Шульдих тихо сидит и смотрит, как лунный свет ласкает кожу Айи. Иногда я удивляюсь, как Айе удалось сохранить настолько безупречную кожу, его шрамы небольшие и незаметные, и находятся на тех частях тела, за попытку увидеть которые некий немец отрежет голову. Не могу представить себе, как Айя стоит перед зеркалом и наносит на кожу крем. Ужасная мысль, мягко говоря.
Легкое фырканье, придушенный смешок – слишком поздно я заметил, что эту картинку подсмотрели двое «взрослых». Что ж, по крайней мере, Шульдих уже не выглядит таким замученным. Меня почти не удивляет возникшая потребность сделать что угодно, только бы стереть его мрачный взгляд, и неважно, насколько трудна будет эта задача, и какое смущение я испытываю – эта потребность затмевает все.
- Спасибо, - мягко произносит Шульдих. Он встает и слегка потягивается, хрустя суставами, потом медленно бредет на кухню. – Ребята, хотите поесть чего-нибудь?
- Мы…
- Каких-нибудь бутербродов, если у тебя есть продукты, - перебивает меня Брэд и следует за немцем на маленькую кухню. Шульдих опускается на одно колено, собирая рассыпанные им предметы. Я молча наблюдаю, как Брэдли Кроуфорд, человек, который предпочитает умственный труд физическому, безропотно вешает каждую подаваемую ему Шульдихом сковородку и кастрюлю на стойку. А я осторожно сметаю с пола кусочки и обломки разбитого фарфора и выбрасываю их в мусорку, чтобы никто из членов моей семьи не поранился. Как только мы вновь привели кухню в божеский вид, Шульдих кивает и начинает деловито сновать по кухне, а Брэд удаляется. Могу вообразить, как сейчас Айя просыпается, идет на кухню в поисках еды, видит созданный бардак и закатывает перед нами скандал, а Шульдих скулит, как щенок. Однажды так оно и было, мы все чертовки повеселились.
Твою мать, это было всего неделю назад, но кажется, что прошла целая жизнь.
Я чувствую себя старым.
На столике кодацу передо мной возникает поднос с бутербродами, различными овощами и булочками, Шульдих насмешливо глядит на меня, в его глазах мерцает иронический огонек, до чего же приятно видеть эти искорки. – Ваша еда, сэр.
- Ублюдок.
Айя
Здесь… темно. Хотел бы я описать более точно, но… Описывать нечего. Здесь нет звуков, нечего трогать, не на что смотреть, нет связи. Той самой связи, которая постоянно напоминает мне, что в мире я не одинок; что где-то всегда есть тот, кого волнуют мои нужды и самочувствие, и кто любит меня вне зависимости от того, заслуживаю я этого или нет. Тот, кто больше прислушивается к моим желаниям и потребностям, чем ожидает от меня чего-то взамен или видит во мне полезный источник ресурсов. Этот кто-то всегда напоминает мне, что я жив, и должен жить дальше.
Ну, по крайней мере, сейчас эта связь отсутствует. Раньше я чувствовал ее, и все еще цепляюсь за это ощущение его присутствия, будто за вьющуюся вокруг тонкую нить. Просто сейчас во мне больше говорит исследовательский интерес к окружению, которое, как я догадываюсь, является ментальным полем, или телекинетической равниной, как он называл ее, ибо чувство его присутствия слабее обычного. Но я знаю, что он здесь, и эта мысль прогоняет страх, который я должен был бы ощущать в такой ситуации.
С каких пор я стал так зависим от него и почему это чувство нравится мне несколько больше, чем надо?
Мне действительно есть до этого дело?
… Да, в общем, не особенно.
Я слышал их недавний разговор о том, что со мной произошло… почему я не могу шевелиться, теряю сознание, даже глаза открыть не могу. Мне трудно поверить в жестокость Оми и Йоджи… Ну да, технически, они собирались убить Шульдиха, но… Вайсс никогда не опускались до тайных убийств. Мы стремились уничтожить Темных Тварей как можно быстрее и безболезненней. Согласен, это были несбыточные идеалы, над которыми постоянно издевались Шварц, но когда мы еще верили в них, было здорово. Вот только… постепенно… что-то изменилось. Годы, после разрушения Эсцет были самыми значительными. Как будто падение башни из слоновой кости утянуло за собой наш покров человечности. Выплывая из депрессии время от времени, я ясно видел, как медленно и неуклонно мы теряем стабильность, и все более становимся бездумными убийцами. Мы превращались в Темных Тварей, только нас прикрывал щит правосудия. Мы были нужны Критикер, самой могущественной организации в Японии.
Не раз я радовался, что ушел и тем самым спас свое душевное здоровье. И даже более того – нашел новую цель и поддержку в жизни.
Я иду по некоему подобию земли и с любопытством озираюсь вокруг. Посреди тьмы, которая, по идее, должна меня пугать, беспорядочно летают сияющие шары… Ну, не то чтобы действительно летают… они висят в воздухе, слегка двигаясь, такие миленькие маленькие летучие лампочки. Из любопытства тыкаю в одну из них пальцем и немедленно получаю в награду болезненную пульсацию памяти, позабытое воспоминание. Одна из многих миссий Вайсс, когда я получил тяжелое пулевое ранение в правое плечо. Разрывающая боль чуть не вырубила меня на месте, но я вслепую, со всей оставшейся в левой руке силой, сделал выпад катаной и с удовлетворением услышал крик, прежде чем упасть на пол, посреди трупов, и дожидаться своих товарищей по команде. У них ушло почти тридцать минут, чтобы найти мое окровавленное тело, мало отличающееся от лежащих вокруг трупов, и вытащить меня оттуда. Я тогда выбыл из строя почти на месяц и страшно злился, что со мной носятся как с ребенком. Вот ведь странно, я получаю массу удовольствия, когда Шульдих нянчится со мной, и в то же время терпеть не мог, когда Вайс обращались со мной, как с инвалидом.
Я прямо-таки слышу насмешливый голос Шульдиха: «Это сила любви.»
Да, глубоко же этот идиот проник в меня.
Сделав шаг прочь от шара, я с интересом озираюсь по сторонам, потом пожимаю плечами и касаюсь другого шара, который светится слегка по-другому. С улыбкой припоминаю, как Шульдих старался воспроизвести найденный в Интернете рецепт шоколадного торта, а в результате мы использовали соус совершенно другим, весьма эротическим, образом. Кто сказал, что пробовать новое плохо? А последовавшая за экспериментом теплая ванна, чтобы выполоскать шоколад из укромных уголков тела, тоже принесла массу удовольствия, хотя и заняла почти весь вечер, на следующий день я был так измучен, что меня прямо-таки задразнили. Но оно того стоило, думаю. И я знаю, что Шульдих со мной более чем согласен.
Просто ради забавы, касаюсь других летучих шаров, и вскоре начинаю понимать, по какому принципу эти воспоминания систематизированы – есть легкая разница в окраске и интенсивности свечения. Болезненные воспоминания по большей части недоброго синего цвета, в то время как счастливые - розового оттенка. Более светлые - это четкие моменты, а тусклые – это воспоминания, о которых я и сам позабыл. Те, которые крупнее – долгосрочная серия событий, а маленькие – обычные повседневные мелочи. Удивительно, оказывается, я помню, что ел несколько лет назад, но этот шарик такой крохотный, что когда я проснусь, ни за что не вспомню. Я бы провел больше времени, исследуя эту захватывающую местность, если бы не чувство паники, выдернувшее меня обратно во тьму, где я находился раньше. При возвращении, я ощущаю, как страх уменьшается и, сосредоточившись, понимаю, что это чувство – не мое, скорее всего, мой сверхзаботливый любовник потерял контакт со мной и на него накатил приступ паники.
Видимо, лекарства мешают нам общаться полноценно, они - будто плотный туман между нами, я не вижу Шульдиха, но чувствую, что он где-то там, на другой стороне. Когда я впервые очнулся в этой тьме, то пытался звать его, но не получил ответа. Не то чтобы он не пытался поговорить со мной, я слишком хорошо его знаю, чтобы думать так, но что-то нас блокировало. Думаю, это лекарства, потому что никогда не слышал о столь могущественном телепате, который мог бы помешать моему любовнику сделать то, что он желает. Но опять же, даже если такой телепат и есть, он бы мне не сказал. В этом смысле у него пунктик – ни за что не сознается, что есть кто-то лучший, чем он, хотя, что же здесь постыдного? Я бы не стал думать о нем хуже.
Я покоюсь в темноте, с которой уже свыкся, закрываю глаза и позволяю легчайшему знакомому аромату окутать меня, погружая в очередной сон без сновидений, в надежде, что в следующий раз я открою глаза и увижу вместо тьмы его.
Глава 6. Гавот.
читать дальше
Название: Tarnished Rhapsody
Автор: Hieru Youko
Перевод: Blue Sun
Фэндом: Weiss Kreuz
Оригинал находится здесь:
www.illuminatia.net/en/fictions/wk.html
e-mail автора: [email protected]
Рейтинг: NC-17
Пейринг: Шульдих/Айя
Жанр: Хентай, романс
Предупреждение автора: WIP (окончание фика планируется автором к лету, возможны некоторые изменения в процессе)
Предупреждение переводчика: некоторые особенности во внешности героев: Оми – брюнет, у Шульдиха золотистые глаза и зеленые волосы и т.д.
Отказ от прав: все права принадлежат правообладателям.
Саммари: Покинув Вайсс, Айя забирает свою любимую сестренку и ищет уединения, где медленно деградирует, пока весьма решительно настроенный Шульдих не решает забрать то, что ему принадлежит.
Глава 6. Гавот*.
* Прим. переводчика: Гаво́т (фр. gavotte) — французский танец. Первоначально развился как народный в южных и центральных районах Франции, а также в Бретани. Тактовый размер гавота — Allabreve (2/2), с затактом в 1/2 (2/4); каждые два такта образуют одну группу, заканчивающуюся всегда на сильном времени; движение умеренное; наименьшие длительности нот — восьмые. Гавот встречается очень часто в качестве составной части сюиты в XVIII веке, следуя, как правило, за сарабандой.
(Материал из Википедии)
Наги
С интересом я наблюдаю, как Брэд c видимым спокойствием твердо ведет переговоры с зарубежной фармацевтической компанией, он решительно настроен заполучить препарат Алдоуп в течение следующих шестнадцати часов - или для них настанет конец света. Он разговаривает с несчастным представителем компании на другом конце провода так, будто угрожает тому скорой смертью, и я почти уверен, что он не шутит. Временами я задаюсь вопросом – а помнит ли он, что мы больше не убиваем людей за деньги, а пытаемся прожить остаток жизни, сколько бы его ни было, как нормальные люди, что во времена Эсцет было несбыточной мечтой. Даже Фарфарелло очень старается и вовремя принимает назначенные ему врачом лекарства, доказывая таким образом, что Эсцет ошибались, и мы можем вести нормальный образ жизни.
Опять же, мы очень неплохо умеем прятать концы в воду. У нас было много тренинга в этой области.
Дверь открывается, я оборачиваюсь и вижу, как из душевой кабины в облаке пара появляется Шульдих, прижимающий к себе спящего Айю, и осторожно укладывает юношу на софу. Через связь, установленную для всей нашей небольшой семьи, мы чувствуем, как обливается кровью его сердце, но он ничего не предпринимает, чтобы приглушить боль. Посетив их с Айей маленькое любовное гнездышко, мы без конца дразнили его за то, что он приглушил свои телепатические способности, которыми столь наслаждался в прошлом. Неодобрение Айи заставило немца прекратить чтение мыслей, особенно поблизости от него, и ради любви он пошел на это.
Он так самоуверенно ухмылялся, протяжно выговаривая это слово, в то время как Айя краснел. А теперь… на это даже смотреть тяжело, не говоря уж о просачивающейся сквозь нашу связь боли. Так нам еще хуже.
Меня все еще удивляет, как же так вышло, что бывший смертельный враг теперь стал частью семьи. Шварц никогда не были открыты для прибавления в семействе, да и не многие пытались, тот же Айя раньше постоянно тыкал в нас катаной и вопил «ши-не» во все горло, его аметистовые глаза полыхали такой ненавистью, что не сталкивайся мы всю жизнь с этой эмоцией, могли бы съежиться и запаниковать, но при наших последних встречах он вел себя вполне цивилизованно. Он стал улыбаться, и хотя эту улыбку нелегко разглядеть, его удовлетворение и счастье отчетливо ощущались телепатически. Эти двое были по-настоящему счастливы, даже на губах Брэда при виде них появлялась улыбка, и вот теперь из-за какой-то детской ревности это счастье…
Большая, теплая рука опускается на мое плечо, позади стоит Брэд, очевидно он закончил разговор, и мы вместе смотрим, как Шульдих устраивается, держа рыжика на коленях, и начинает размеренно причесывать длинные темно-красные пряди. Айя безжизненно, как кукла, сидит на руках Шульдиха, а тот поворачивает его, чтобы привести в порядок запутанные волосы. В квартире царит почти священная и хрупкая тишина, как будто небольшое искажение в гармонии разрушит всю симфонию. Только иногда поскрипывает софа и шуршит одежда, что только добавляет напряжения.
Шульдих теряет равновесие, и Айя начинает соскальзывать вниз, я подхватываю его телекинезом, прежде чем он падает на пол. Извергая поток немецких ругательств, Шульдих швыряет щетку через всю комнату, она ударяется о стоящий на кухонной стойке металлический горшок, тот подпрыгивает и падает на выстланный плиткой пол, по дороге сбивая кучу мелких предметов и издавая оглушительный шум, который я мог бы предотвратить, но сжавшая мое плечо рука останавливает меня.
- Ему нужно это, - шепчет Брэд, зная, что мысленная речь для Шульдиха теперь может звучать громче, чем обычная. Я поднимаю глаза на своего любовника, ощутив краткую вспышку ревности при мысли, что Брэд и Шу были друзьями и партнерами по койке задолго до того, как мы официально стали командой. Это глупо, незрело и совершенно неуместно - особенно сейчас, когда никто из нас не знает, как успокоить Шульдиха. Сострадание в Эсцет не поощрялось, и мы никогда толком не умели его проявлять. По крайней мере, у Фарфарелло хватает здравого смысла покинуть квартиру и отправиться навестить некоего ангела, которого он обещал запятнать и стащить с небес, так что хотя бы он не станет провоцировать Шульдиха своими бесконтрольными речами.
Такое чувство, что мы его подвели, просто сидим здесь и ничего не делаем, смотрим на них… Ненавижу это чувство. Страшно ненавижу.
- Спасибо, малыш, - устало произносит гнусавый голос, и я поднимаю глаза и встречаю слабую улыбку. – Передай мне, пожалуйста, щетку.
Я киваю, и щетка немедленно подлетает к Шульдиху, который берет ее, благодарно кивнув. Он поудобнее устраивает Айю на своих коленях, тесно прижимая к себе, затем начинает заплетать шелковистую гриву в аккуратную косу, закрепив ее мягкой резинкой цвета лаванды. Если я сконцентрируюсь сильнее, смогу слышать, как волны тихо набегают на берег, как будто весь мир горюет. Мысленно отвешиваю сам себе оплеуху, напоминая, что Айя еще не умер, и надежда есть.
Не хочу думать о том, как мала эта надежда…
Уложив рыжика, Шульдих тихо сидит и смотрит, как лунный свет ласкает кожу Айи. Иногда я удивляюсь, как Айе удалось сохранить настолько безупречную кожу, его шрамы небольшие и незаметные, и находятся на тех частях тела, за попытку увидеть которые некий немец отрежет голову. Не могу представить себе, как Айя стоит перед зеркалом и наносит на кожу крем. Ужасная мысль, мягко говоря.
Легкое фырканье, придушенный смешок – слишком поздно я заметил, что эту картинку подсмотрели двое «взрослых». Что ж, по крайней мере, Шульдих уже не выглядит таким замученным. Меня почти не удивляет возникшая потребность сделать что угодно, только бы стереть его мрачный взгляд, и неважно, насколько трудна будет эта задача, и какое смущение я испытываю – эта потребность затмевает все.
- Спасибо, - мягко произносит Шульдих. Он встает и слегка потягивается, хрустя суставами, потом медленно бредет на кухню. – Ребята, хотите поесть чего-нибудь?
- Мы…
- Каких-нибудь бутербродов, если у тебя есть продукты, - перебивает меня Брэд и следует за немцем на маленькую кухню. Шульдих опускается на одно колено, собирая рассыпанные им предметы. Я молча наблюдаю, как Брэдли Кроуфорд, человек, который предпочитает умственный труд физическому, безропотно вешает каждую подаваемую ему Шульдихом сковородку и кастрюлю на стойку. А я осторожно сметаю с пола кусочки и обломки разбитого фарфора и выбрасываю их в мусорку, чтобы никто из членов моей семьи не поранился. Как только мы вновь привели кухню в божеский вид, Шульдих кивает и начинает деловито сновать по кухне, а Брэд удаляется. Могу вообразить, как сейчас Айя просыпается, идет на кухню в поисках еды, видит созданный бардак и закатывает перед нами скандал, а Шульдих скулит, как щенок. Однажды так оно и было, мы все чертовки повеселились.
Твою мать, это было всего неделю назад, но кажется, что прошла целая жизнь.
Я чувствую себя старым.
На столике кодацу передо мной возникает поднос с бутербродами, различными овощами и булочками, Шульдих насмешливо глядит на меня, в его глазах мерцает иронический огонек, до чего же приятно видеть эти искорки. – Ваша еда, сэр.
- Ублюдок.
Айя
Здесь… темно. Хотел бы я описать более точно, но… Описывать нечего. Здесь нет звуков, нечего трогать, не на что смотреть, нет связи. Той самой связи, которая постоянно напоминает мне, что в мире я не одинок; что где-то всегда есть тот, кого волнуют мои нужды и самочувствие, и кто любит меня вне зависимости от того, заслуживаю я этого или нет. Тот, кто больше прислушивается к моим желаниям и потребностям, чем ожидает от меня чего-то взамен или видит во мне полезный источник ресурсов. Этот кто-то всегда напоминает мне, что я жив, и должен жить дальше.
Ну, по крайней мере, сейчас эта связь отсутствует. Раньше я чувствовал ее, и все еще цепляюсь за это ощущение его присутствия, будто за вьющуюся вокруг тонкую нить. Просто сейчас во мне больше говорит исследовательский интерес к окружению, которое, как я догадываюсь, является ментальным полем, или телекинетической равниной, как он называл ее, ибо чувство его присутствия слабее обычного. Но я знаю, что он здесь, и эта мысль прогоняет страх, который я должен был бы ощущать в такой ситуации.
С каких пор я стал так зависим от него и почему это чувство нравится мне несколько больше, чем надо?
Мне действительно есть до этого дело?
… Да, в общем, не особенно.
Я слышал их недавний разговор о том, что со мной произошло… почему я не могу шевелиться, теряю сознание, даже глаза открыть не могу. Мне трудно поверить в жестокость Оми и Йоджи… Ну да, технически, они собирались убить Шульдиха, но… Вайсс никогда не опускались до тайных убийств. Мы стремились уничтожить Темных Тварей как можно быстрее и безболезненней. Согласен, это были несбыточные идеалы, над которыми постоянно издевались Шварц, но когда мы еще верили в них, было здорово. Вот только… постепенно… что-то изменилось. Годы, после разрушения Эсцет были самыми значительными. Как будто падение башни из слоновой кости утянуло за собой наш покров человечности. Выплывая из депрессии время от времени, я ясно видел, как медленно и неуклонно мы теряем стабильность, и все более становимся бездумными убийцами. Мы превращались в Темных Тварей, только нас прикрывал щит правосудия. Мы были нужны Критикер, самой могущественной организации в Японии.
Не раз я радовался, что ушел и тем самым спас свое душевное здоровье. И даже более того – нашел новую цель и поддержку в жизни.
Я иду по некоему подобию земли и с любопытством озираюсь вокруг. Посреди тьмы, которая, по идее, должна меня пугать, беспорядочно летают сияющие шары… Ну, не то чтобы действительно летают… они висят в воздухе, слегка двигаясь, такие миленькие маленькие летучие лампочки. Из любопытства тыкаю в одну из них пальцем и немедленно получаю в награду болезненную пульсацию памяти, позабытое воспоминание. Одна из многих миссий Вайсс, когда я получил тяжелое пулевое ранение в правое плечо. Разрывающая боль чуть не вырубила меня на месте, но я вслепую, со всей оставшейся в левой руке силой, сделал выпад катаной и с удовлетворением услышал крик, прежде чем упасть на пол, посреди трупов, и дожидаться своих товарищей по команде. У них ушло почти тридцать минут, чтобы найти мое окровавленное тело, мало отличающееся от лежащих вокруг трупов, и вытащить меня оттуда. Я тогда выбыл из строя почти на месяц и страшно злился, что со мной носятся как с ребенком. Вот ведь странно, я получаю массу удовольствия, когда Шульдих нянчится со мной, и в то же время терпеть не мог, когда Вайс обращались со мной, как с инвалидом.
Я прямо-таки слышу насмешливый голос Шульдиха: «Это сила любви.»
Да, глубоко же этот идиот проник в меня.
Сделав шаг прочь от шара, я с интересом озираюсь по сторонам, потом пожимаю плечами и касаюсь другого шара, который светится слегка по-другому. С улыбкой припоминаю, как Шульдих старался воспроизвести найденный в Интернете рецепт шоколадного торта, а в результате мы использовали соус совершенно другим, весьма эротическим, образом. Кто сказал, что пробовать новое плохо? А последовавшая за экспериментом теплая ванна, чтобы выполоскать шоколад из укромных уголков тела, тоже принесла массу удовольствия, хотя и заняла почти весь вечер, на следующий день я был так измучен, что меня прямо-таки задразнили. Но оно того стоило, думаю. И я знаю, что Шульдих со мной более чем согласен.
Просто ради забавы, касаюсь других летучих шаров, и вскоре начинаю понимать, по какому принципу эти воспоминания систематизированы – есть легкая разница в окраске и интенсивности свечения. Болезненные воспоминания по большей части недоброго синего цвета, в то время как счастливые - розового оттенка. Более светлые - это четкие моменты, а тусклые – это воспоминания, о которых я и сам позабыл. Те, которые крупнее – долгосрочная серия событий, а маленькие – обычные повседневные мелочи. Удивительно, оказывается, я помню, что ел несколько лет назад, но этот шарик такой крохотный, что когда я проснусь, ни за что не вспомню. Я бы провел больше времени, исследуя эту захватывающую местность, если бы не чувство паники, выдернувшее меня обратно во тьму, где я находился раньше. При возвращении, я ощущаю, как страх уменьшается и, сосредоточившись, понимаю, что это чувство – не мое, скорее всего, мой сверхзаботливый любовник потерял контакт со мной и на него накатил приступ паники.
Видимо, лекарства мешают нам общаться полноценно, они - будто плотный туман между нами, я не вижу Шульдиха, но чувствую, что он где-то там, на другой стороне. Когда я впервые очнулся в этой тьме, то пытался звать его, но не получил ответа. Не то чтобы он не пытался поговорить со мной, я слишком хорошо его знаю, чтобы думать так, но что-то нас блокировало. Думаю, это лекарства, потому что никогда не слышал о столь могущественном телепате, который мог бы помешать моему любовнику сделать то, что он желает. Но опять же, даже если такой телепат и есть, он бы мне не сказал. В этом смысле у него пунктик – ни за что не сознается, что есть кто-то лучший, чем он, хотя, что же здесь постыдного? Я бы не стал думать о нем хуже.
Я покоюсь в темноте, с которой уже свыкся, закрываю глаза и позволяю легчайшему знакомому аромату окутать меня, погружая в очередной сон без сновидений, в надежде, что в следующий раз я открою глаза и увижу вместо тьмы его.
@настроение: Еще 50 граммов инвестиций - и я недвижимость... (с)
@темы: Weiss Kreus, "Tarnished Rhapsody", фанфики, Шу-Ран
-
-
09.11.2010 в 21:34-
-
09.11.2010 в 21:43Спасибо за продолжение))
-
-
09.11.2010 в 22:00читать дальше
Спасибо за перевод!
Фик просто чудесный!
-
-
09.11.2010 в 22:07Lere_Erkham - думаю, Шульдиху хуже - ответственнось за принятие решения лежит на нем, и если решение окажется неверным...
Kasumi-san - Вам спасибо, мне очень приятно, что читаете.
-
-
09.11.2010 в 22:25-
-
09.11.2010 в 22:41-
-
10.11.2010 в 02:26-
-
10.11.2010 в 05:09-
-
10.11.2010 в 20:38Nejdana -
-
-
10.11.2010 в 20:38Nejdana -
-
-
11.11.2010 в 20:18-
-
11.11.2010 в 20:35-
-
12.11.2010 в 22:20-
-
13.11.2010 в 20:54-
-
15.11.2010 в 00:33-
-
15.11.2010 в 21:16-
-
17.11.2010 в 16:02Я нервно наблюдаю, как Наги начинает набирать прозрачный препарат Алдоуп в шприц. Брэд стоит позади меня, то ли на случай, если я перепсихую и грохнусь в обморок, то ли, чтобы удержать меня, если я сорвусь и попытаюсь убить Наги – интересно, с чего бы? Я бы не поступит так с Наги, зная, что от него больше пользы от живого, нежели от мертвого. И тем не менее, случись что с Айей, я смету с лица земли этот городок и по меньшей мере половину Японии. Если мой любимый не будет счастлив, то никто не будет, об этом я уж позабочусь.
- Шульдих? – закончив приготовления, Наги поворачивается ко мне и глядит с неподдельным участием, которое тронуло бы меня, не будь мое сердце уже занято. – Ты уверен, что хочешь это сделать? Я имею в виду, что Айе может быть придется принимать анти-психотические препараты до конца жизни, или даже…
- Даже так – все лучше, чем оставлять его запертым в полной темноте, - шиплю я, бросая на Наги яростный взгляд, хотя и понимаю, что зря. – У него клаустрофобия… Я не хочу, чтобы он там оставался. А теперь, делай что хочешь, но вытаскивай его.
Наги открывает было рот для протеста, но закрывает его, качает головой и вновь оборачивается к лежащему на кровати неподвижному телу. Могу только предположить, что Брэд ему телепатически что-то сказал, ибо я слишком взволнован, чтобы вслушиваться в мысли других.
Игла легко входит в безупречную кожу, я вижу, как прозрачный раствор медленно начинает вливаться в тело моего любимого, и стараюсь контролировать свое дыхание. Никому не станет легче, если у меня сейчас приключится сердечный приступ. Очень скоро игла извлечена, и мы внимательно наблюдаем, опасаясь худшего. Я весь дрожу, и хотя я точно знаю, что рядом стоят два человека, звуки окружающего мира для меня затихают, остаемся только я и лежащий на кровати прекрасный юноша, которого я люблю больше жизни. Кажется, что время замирает, я чувствую, как немеет мое тело, и боюсь, что стоит мне хоть вздохнуть, какие-то неведомые силы заберут у меня Айю, и я никак не смогу этому помешать. Мысленно я кричу, и я не уверен, выкрикиваю ли имя Айи, или же имя Бога, которого Фарфарелло так жаждет обидеть. Я тянусь, стараясь за что-нибудь ухватиться, моя сила устремляется вперед на автопилоте, и тут я что-то, или кого-то чувствую кончиками пальцев, оборачиваюсь всем моим существом вокруг него и с силой тяну его обратно.
Внезапно на меня обрушиваются свет и звук, Айя задыхается и бьется на кровати, его глаза широко открыты, тело содрогается, как будто от боли. Мой мозг тут же затопляют почти непереносимые хаос и боль. Я втаскиваю его себе на колени, пытаясь успокоить как физически, так и ментально, прижимаю его к себе стальной хваткой, в то время как Наги хватает его руку и вводит дозу препарата, могу только догадываться, что это транквилизатор или что-то в этом роде. Вскоре легкое тело обмякает у меня на груди, и боль уходит, оставив после себя горечь. Осторожно укладываю моего котенка на кровать, а потом и сам валюсь рядом, почти истощенный. Сочувствие в глазах телекинетика одновременно и греет меня и раздражает. Поднимаю глаза на Наги и криво усмехаюсь ему, а потом тяжко вздыхаю. Отчетливо ощущаю, что моя промокшая от холодного пота рубашка липнет к телу, и судя по всему, простыни тоже не мешало бы сменить. Черт, в таких ситуациях я чувствую себя слабаком, и буду более чем счастлив никогда больше такое не испытать.
- … Ему станет лучше, как только он начнет принимать лекарства, - сообщает Наги с надеждой, которая как мы оба знаем, никак тут не поможет, но все равно, я благодарен. Мы смотрим на мирно спящего Айю, и оба задумываемся – каждый о своем, хотя я ясно чувствую беспокойство Наги за нас обоих. Подходит Брэд и опускает руку на плечо Вундеркинда. Взгляд темно-голубых глаз впивается в меня, я встречаю его с опаской и наверное впервые позволяю ему читать мою душу, убирая щиты. Пусть мы уже давно партнеры и семья, но все равно есть вещи, которые я предпочел бы оставить при себе - как и он. К счастью, Кроуфорд понимает меня слишком хорошо и уважая мою потребность в приватности, не пытается пробить мою ослабленную защиту. Вдобавок, он знает, что в противном случае я пожелаю отомстить и нанесу удар своей силой, ломая его щиты, а это может быть слишком болезненно. Возможно поэтому он ничего сейчас не предпринимает.
Он лишь прикасается, а затем покидает мой мозг, и я тихо вздыхаю, чувствуя что вторжение, пусть и легкое, наконец закончилось. Вглядываясь в темно-голубые глаза, в которых больше понимания и симпатии, чем раньше, тихо, почти шепотом прошу:
–… Скажи, что с ним все будет в порядке.
- Будет, - без колебаний утверждает он с уверенной усмешкой. Ложь это или нет - я слишком устал и измучен, чтобы проверять. На данный момент, это самое главное, что мне надо слышать. Молчаливо благодарю его.
- Наги, нам надо поехать и забрать кое-какие вещи, - тихо произносит он. Наги вздыхает, кивает и поднимается с колен, слегка пошатнувшись. Я устало усмехаюсь над его неловкостью, за что получаю шутливый щелбан, и парнишка, прихрамывая, выходит вслед за своим любовником, мягко прикрыв за собой дверь. Я благодарен, что они дали мне время и место побыть наедине с любимым, дать моей психике свыкнуться с облегчением, что он вернулся, несмотря на всю ненадежность нашего будущего и ожидающую нас боль.
Я так и сижу, глядя на закрытую дверь, пока в глазах не начинает расплываться. Вздохнув, поднимаюсь, быстро меняю рубашку и бросив полотенце на влажное пятно на кровати, где я лежал, устало забираюсь в постель. Крепко прижав к себе дышащего любовника, снова благодарю Бога за проявленную милость, закрываю глаза и глубоко вдыхаю легкий аромат роз, который может принадлежать только Айе – экзотический, элегантный и бесконечно прекрасный. Даже помыслить об альтернативном варианте - что было бы, не сработай Алдоуп - слишком страшно. Судорожно выдохнув, я вцепляюсь в лежащее рядом теплое тело и прикладываю ухо к его сердцу. Ровное, здоровое биение, наконец, убаюкивает меня, и в первый раз за последние несколько дней я засыпаю.
И пусть это по-детски. Я устал. Я хочу моего котенка. Мне нужно доказательство, что он живой.
А он живой, слава Богу.
И теперь все хорошо.
-
-
17.11.2010 в 16:03Чтобы открыть глаза требуется огромное усилие - слишком большое для моего комфорта, но с учетом всех обстоятельств, я не стану жаловаться. Первое, что я вижу – это копна оранжевых волос, упрямо лезущих мне в лицо и закрывающих обзор. Что у этого остолопа за фетиш на длинные волосы? Нет, не надо, я не хочу этого знать.
Дверь тихонько открывается и закрывается, я оборачиваюсь, при движении шея болит и в ней что-то щелкает. Сначала я вижу подплывающий ко мне стакан с водой, а затем, оживленно улыбаясь, появляется маленький телекинетик. Сверхъестественная сила приподнимает лежащего на мне Шульдиха, давая возможность освободить руку и взять воду. Одними губами произношу «спасибо», так как говорить вслух сейчас что-то не слишком хочется. Медленно пью воду и вопросительным жестом указываю на Шульдиха.
- Этот идиот так и лежал, когда мы вернулись, - тихо отвечает Наги, он подходит к кровати, усаживается на пол и с огромным сочувствием глядит на меня. – Он тебя вообще не отпускал. Брэд сказал, лучше оставить его в покое, не драться же с ним, от него при драке столько шума, - я фыркаю и поглядываю на Шульдиха, убирая с его лица волосы. Наги забирает у меня пустой стакан и относит его на кухню. Если подумать, всего год-другой назад я бы рассмеялся или убил на месте того человека, который бы посмел предположить такую абсурдную идею, как сострадательные члены Шварц, а уж в отношении меня – и подавно. А теперь… приятно ощущать, что за тобой присматривают, но не переступают определенных границ – как бывало в Вайсс. Может быть, именно поэтому у меня и возникали проблемы с товарищами по команде… А может, я отношусь к ним предвзято, потому что Шульдих не переставал трепаться о своей жизни в Шварц, вываливая на меня больше глубокого анализа и мнений об окружающих, чем мне надо знать. Спустя шесть месяцев у меня было чувство, что я знаком со Шварц всю жизнь, а прожив бок о бок с Вайсс пять лет, я ничего кроме общедоступной информации о них не узнал. Это почти… патетично, по крайней мере, с моей стороны.
Ну вот серьезно, зачем мне знать, что Фарфарелло любит книжки-раскраски, только заменяет красную пастель кровью и всегда подписывает свое имя, пририсовывая маленькое сердечко… бррр. Шульдих ничего не скрывал, выставляя на обозрение секреты Шварц.
Хуже того, Фарфарелло привязался к Айе-чан, и у меня нет никакой возможности помешать ему пробираться к ней в больницу, менять цветы, притаскивать ей маленькие подарки – мне даже подумать страшно, где он их добывает – и перестилать ей постельное белье, если я не успеваю. Конечно, некий проклятый немец вечно отвлекает меня, когда я намереваюсь посетить сестру, тем самым существенно облегчает психу задачу. Я все еще не простил его за это.
Вернувшись, Наги снова усаживается на пол около кровати и глядит на меня. – Как себя чувствуешь?
- Как пьяный. И попавший под машину.
Парнишка хмыкает, затем тихо вздыхает. – Привыкай к ощущению. Теперь тебе придется регулярно принимать лекарства.
- Хм, я слышал.
Изумленный Наги быстро приходит в себя и трясет головой: - Ого, так ты мог слышать нас? – я киваю, и он улыбается. – Что ж, значит, нам повезло.
- Нам?
- Ты не захочешь оказаться поблизости от сильного, но свихнувшегося телепата, тем более стараться контролировать упомянутого телепата, - оставив неозвученным альтернативный вариант, Наги по-детски тычет пальцем в Шульдиха, и когда тот продолжает дрыхнуть, качает головой. Я отчетливо ощущаю его облегчение, что я вернулся обратно в мир живых, и я глубоко благодарен им с Кроуфордом.
Помянешь черта… В квартиру входит Кроуфорд с двумя охапками продуктов, эта невероятная картинка заставляет меня вытаращить глаза и весело усмехнуться. Мужчина небрежно захлопывает дверь ногой и сваливает тяжелые пакеты на кухонную стойку, его костюм от Армани помялся во время трудоемкого процесса под названием «поход по магазинам». – Когда этот твой идиот проснется, Фудзимия, вы начнете паковать вещички и переберетесь в наши апартаменты, - ворчливо объявляет он. – Как вообще можно жить там, где нет он-лайн доставки?
- Просто, ты избалован, Кроуфорд, - протестую я. – Это вполне нормальная квартира, а шопинг – отличное упражнение.
- Ничуть, а если ты так считаешь, то ты – сумасшедший, - поморщившись от неудачно выбранного слова, Кроуфорд отводит взгляд и начинает раскладывать покупки, тем самым молча извиняясь. Перехватываю неодобрительный взгляд Наги в сторону любовника, и моя усмешка разрастается в полноценную улыбку. Решив разок проявить милосердие и больше не развлекаться за счет бедственного положения Кроуфорда, я меланхоличным тоном произношу: - Все хорошо. Я знаю о последствиях и смирился с ними, - и с удовольствием вижу еще более жесткий взгляд Наги в сторону американца, пока тот с виноватым видом раскладывает бакалею по нижним шкафчикам. Прежде чем я успеваю в полной мере насладиться своим коварством, чувствую движение на своих коленях, и гнусавый голос портит мне все веселье.
- Хватит уже его мучить, любовь моя. Они оба уже огребли по полной, - повернувшись лицом вверх и сонно улыбаясь, Шульдих прикасается к моей щеке. Меня омывает чувство глубокого облегчения и счастья – его эмоции. Должно быть, ему пришлось весьма нелегко, если уж он так опустил щиты, что даже нормальный человек вроде меня может почувствовать его Дар. И я стараюсь поделиться с ним своими ощущениями: как мне жаль, что заставил его поволноваться, как счастлив я любить и быть любимым таким человеком как он. Его улыбка становится шире, и он ласково глядит на меня.
- Ты понятия не имеешь, - произносит он, потом приподнимается и страстно целует меня, не замечая неприятного вкуса, который остался у меня во рту. «Ты мне слишком сильно нужен, чтобы волноваться о таких пустяках» - шепчет он в моем мозгу, его язык поглаживает мой, исторгая у меня стон, а его рука крепко стискивает мои волосы.
«Они смотрят…»
«Ну и пусть»
«… Извращенец…»
-
-
17.11.2010 в 16:03Покончив с лапшой, как будто это изысканное блюдо, Кроуфорд кладет палочки и в упор глядит на нас, даже глазом не моргнув, когда пластиковые контейнеры проплывают к стоящей на кухне мусорке. Улыбаясь с почти жестоким огоньком в глазах, он обращается к Шульдиху, но смотрит прямо на меня. – А теперь – месть. Те, кто причинил боль одному из Шварц должны заплатить, нам надо поддерживать репутацию.
Я хмурюсь, хотя сама мысль, что меня считают одним из Шварц бесконечно греет. – Вы не можете убить их.
Рука, удерживающая передо мной палочки с кусочком маринада в желтом соусе, застывает, а потом бедные палочки ломаются пополам, еда шлепается обратно на поднос, а Шульдих делает глубокий вздох и стучится ко мне в мозг, даже не пытаясь как-то замаскировать свое присутствие или извиниться - он желает понять, почему должен согласиться. Я позволяю ему заглянуть в мои мысли, увидеть мой гнев на совершенное Вайсс предательство, но при этом дать понять, что я по-прежнему считаю их семьей, пусть я и покинул их. Тем временем, я продолжаю есть украденной у него ложкой и намеренно громко жую, зная, что этот шум отвлечет его от сосредоточенного изучения моих мыслей, и довольно улыбаюсь, когда он морщится.
- Это обязательно делать? – шипит Шульдих безо всякой угрозы, отнимая у меня ложку. Его неудовольствие очевидно, но оно значительно слабее, чем прежде. Я пожимаю плечами. Взглядом он умоляет меня позволить пролить хоть немного крови моих бывших товарищей по команде, на что я отвечаю молчаливой угрозой, что последствия ему не понравятся. Вздохнув, Шульдих поднимается, подбирает с матраса обломки палочек и уносит поднос на кухню, демонстративно громко швыряя горшочки и тарелки в раковину, и судя по звуку, разбив по меньшей мере одну китайскую тарелку. Детская выходка, но от этого еще более восхитительная. Уловив, что я нахожу его восхитительным, он мысленно шипит, на что я отвечаю ментальной улыбкой и посылаю ему образ зайки-Шульдиха – это моя последняя шуточка.
Вновь усевшись на постель, мужчина бросает на меня обиженный взгляд, а когда я его игнорирую, он поворачивается к Кроуфорду, в надежде, что всемогущий лидер поможет ему исполнить желаемое. Какая жалость, что Кроуфорд мне абсолютно безразличен и вряд ли сможет меня переубедить.
«Лучше бы ему так и оставаться для тебя безразличным» - доносится ворчливая реплика.
Разумеется, Кроуфорд уже предвидел мой отказ пролить кровь Вайсс, и сейчас уклончиво улыбается, отраженный очками свет придает ему зловещий вид - это превосходный инструмент запугивания, который он постоянно использует. Жаль, что сейчас он пропадает втуне – у нас к этому трюку уже иммунитет. Изящным жестом поправив очки, Кроуфорд скрещивает руки на столе и улыбается еще более хитро, если такое возможно.
– Я никогда не утверждал, что нашей местью будет убить Вайсс.
Недоуменно хмурясь, я сузившимися глазами рассматриваю Кроуфорда, как бы подзадоривая его выступить с каким-нибудь смехотворным предложением, и тем самым получить возможность придушить его. Этот тип потягивает чай, который предусмотрительно заварил Наги для себя и своего возлюбленного, а потом смотрит на меня. Он действительно истинное воплощение дьявола, судя по леденящей кровь улыбочке, адресованной воображаемому противнику.
- Разумеется, кто-то должен "умереть", но не Вайсс, - он делает паузу, внимательно рассматривая меня. - Смерть - это слишком милосердно. Думаю, умереть должен ты, Фудзимия.
- ЧТО?! – вскакивает Шульдих, судя по виду, готовый разорвать Кроуфорда на кусочки. Сила Наги толкает его обратно на матрас, а я мысленно закатываю глаза. Если бы Кроуфорд хотел убить меня, то он сделал бы это, когда я был отравлен, и чудненько свалил бы вину на Вайсс. Зачем преодолевать все трудности, помогая мне – чтобы затем меня же прикончить? Но, разумеется, такая простая логика недоступна моему сверхзаботливому идиоту-любовничку и он разъяренно сверкает глазами на Кроуфорда. Опустив ладонь на его сжавшийся кулак, я привлекаю внимание Шульдиха и успокаиваю его скептическим взглядом и ментальным подзатыльником - этим приемом я, к великому его неудовольствию, быстро овладел.
Убедившись, что лающий пес укрощен, Кроуфорд пожимает плечами. – Если вы двое останетесь в Японии, то очень скоро Вайсс попытаются снова провернуть свой трюк. А потому, вы переезжаете в наш особняк в Америке. Устроим похороны Фудзимии, разошлем приглашения, затем Шульдих на частном самолете вывезет нашего ангелочка в Америку, а Фудзимия уже будет на борту самолета. Все просто.
Я хмурюсь. На словах-то все просто… Шварц, или, точнее, Кроуфорд, известны своими планами, опасными для их врагов как в физическом так и в психологическом плане, и я никак не могу углядеть в этом плане месть? Но… Что-то тут не так. Не нравится мне это чувство.
Однако, у Шульдиха, кажется, другое мнение. Довольно долгое время он изучает Кроуфорда, я почти ощущаю ведущийся телепатический диалог, а Наги периодически встревает, эта троица быстро переглядывается, а потом разговор резко прекращается и Шульдих кивает. – Отлично, согласен.
Я суживаю глаза, ненавижу оставаться в стороне. Выяснилось что-то важное для Шульдиха, теперь он улыбается с нетерпеливым ожиданием и облегчением.
Сам факт, что он замолчал, является для меня хорошим поводом насторожиться. – Кроуфорд…
- Хотя у тебя есть право голоса, ты уже больше не лидер, Фудзимия, - холодно отвечает Кроуфорд, а в его глазах мелькает огонек садистского наслаждения, на который я отвечаю угрюмым взглядом. Он ухмыляется. – Никто не пострадает, свирепый ты котенок. Поверь мне.
Но что-то я сомневаюсь в его словах.
-
-
17.11.2010 в 16:25-
-
17.11.2010 в 16:31-
-
17.11.2010 в 16:50fundo - а как же! Умен, хитер, коварен - и вообще, редкой души человек...
-
-
17.11.2010 в 16:56Ооо, какой коварный Кроуфорд!
Что-то будет...
Спасибо за продолжение!
-
-
17.11.2010 в 16:57О, как хорошо, аж, от сердца отлегло)))) Новый кусочек получился куда более оптимистичным))) Это радует.
Спасибо!
читать дальше
-
-
17.11.2010 в 18:59свирепый ты котенок красиво звучит))
Спасибо за продолжение)
-
-
17.11.2010 в 19:32Kasumi-san - все правильно, нельзя отнимать у Шульдиха его игрушки...
Lere_Erkham - вам спасибо!
-
-
17.11.2010 в 20:23-
-
17.11.2010 в 21:32-
-
17.11.2010 в 22:25Синяя Лисица - ну да, столько усилий - и все напрасно: Шульдих жив-здоров, а Айю угробили...
Ничего, пусть переживают, им полезно.
-
-
18.11.2010 в 02:26