Ставьте перед собой большие цели - в них легче попасть
Итак, последняя (на данный момент) глава. 
Глава 7. Скерцо. Уже целиком.
читать дальше
Название: Tarnished Rhapsody
Автор: Hieru Youko
Перевод: Blue Sun
Фэндом: Weiss Kreuz
Оригинал находится здесь:
pika-scribbles.livejournal.com/6274.html
e-mail автора: [email protected]
Рейтинг: NC-17
Пейринг: Шульдих/Айя
Жанр: Хентай, романс
Предупреждение автора: WIP (окончание фика планируется автором к лету, возможны некоторые изменения в процессе)
Предупреждение переводчика: некоторые особенности во внешности героев: Оми – брюнет, у Шульдиха золотистые глаза и зеленые волосы и т.д.
Отказ от прав: все права принадлежат правообладателям.
Саммари: Покинув Вайсс, Айя забирает свою любимую сестренку и ищет уединения, где медленно деградирует, пока весьма решительно настроенный Шульдих не решает забрать то, что ему принадлежит.
Глава 7. Скерцо*.
* Прим. переводчика: Ске́рцо (итал. scherzo — буквально «шутка») — часть симфонии, сонаты, квартета или самостоятельная музыкальная пьеса в живом, стремительном темпе, с остро характерными ритмическими и гармоническими оборотами, в трёхдольном размере. В последствии скерцо приобрело минорную окраску.
(Материал из Википедии — свободной энциклопедии)
Я стою посередине импровизированной приемной, где разворачивается утрированная и сверх-экстравагантная церемония традиционных японских похорон. По правде говоря, со всеми этими наворотами можно подумать, что умер какой-то могущественный идиот-политик. Холл декорирован белыми драпировками, свисающими с потолочных балок, цветочные панно из хризантем покрывают три стены и приемную, а в конце холла установлен большой гроб с открытой крышкой.
В нем крепко спит мой любимый, его сон похож на смерть. Одетый во все белое, он возлежит на постели из белых роз с обрезанными шипами, на этом фоне его кроваво-красные волосы выделяются еще ярче. Только те, кто не попадают под воздействие моего Дара, а именно, Шварц, которые стоят вокруг и помогают изображать «похороны», могут видеть, что он медленно, размеренно дышит.
И я снова мысленно проклинаю Кроуфорда.
Эта сцена меня страшно нервирует. То, что должно стать наказанием для Вайсс – показать им, что их глупость и больное чувство «справедливости» и «мести» привели к смерти их товарища по команде - организовано настолько близко к реальности, что это заставляет меня дрожать и бледнеть безо всякого притворства. Гроб напоминает, как близок я был к тому, чтобы потерять свою любовь, и страх горит во мне. В небольшом холле слышны плач, рыдания и комментарии шепотом о том, что хорошие люди умирают молодыми, от всего этого я еще больше расстраиваюсь и дергаюсь. Нет, это наказание не только для Вайсс. Это еще и пытка для меня. И почему я на это согласился?
Ах, да, потому что, несмотря на распространенное общественное мнение, я все еще идиот.
- *Ты в порядке, Шу?* - интересуется тихий голос, владелец которого старается не выказывать излишнего беспокойства, и я бросаю взгляд на Наги, он как раз благодарит очередного посетителя, пришедшего на похороны. - *Прекрати наводнять все вокруг депрессивными мыслями. У нас есть работа, и ты нам не помогаешь…*
-*Вот это да! Я тронут, Наги-чан,* - отзываюсь я и мысленно вздыхаю. Чтобы перестать волноваться я собираюсь заглянуть в сон Айи, и в этот момент службу грубо прерывают - кто-то вбегает в холл и расталкивает стоящих перед ним людей. Это обезумевший Балинез, он чуть не заскакивает на выстеленный мягкими татами пол возле гроба. В комнате воцаряется мертвое молчание. Я преграждаю ему дорогу, и внезапно понимаю, что все мои страдания от созерцания лежащего в этом проклятом ящике Айи окупаются взглядом на лицо Йоджи. Зрачки расширены, он небрит, волосы и одежда в беспорядке - мягко говоря. Его можно принять за свихнувшегося бродягу, это описание вполне ему подходит. Глаза его прикованы к спящему рыжику, одно прикосновение к его мыслям – и я почти немедленно отступаю.
Скажем так – он под стать Фарфарелло.
- Ни шагу дальше, - тихо, почти шепотом, предупреждаю врезавшегося в меня с разгона Йоджи. Ощутив прижатое к животу дуло пистолета, он заглядывает мне в лицо, и его покрасневшие, налитые кровью глаза еще больше расширяются. С пугающей силой вцепившись в мой воротник, он вопит хриплым, обезумевшим голосом.
- Как он умер, Мастермайнд?! КАК!?
- Вы убили его, - прохладно отвечаю я, бросая такой же убийственный взгляд.
- Ты лжешь!
- Правда тебя не интересует, Балинез? – холодно усмехаюсь я, мои ноги не касаются пола, но это меня лишь забавляет и чуть-чуть тревожит.
- Ты ЛЖЕШЬ!
Сильный рывок отбрасывает его от меня настолько внезапно, что я чуть не падаю, папка с бумагами с силой врезается в Йоджи, оставляя красный отпечаток, а Наги бросает на него полный абсолютного презрения взгляд, для видимости отталкивая его руками. - Лично убедись, Балинез. Вы его убили.
Сверкнув глазами на стоящего передо мной парнишку, блондин неуверенно открывает папку и вчитывается в поддельный медицинский рапорт, в котором отражен почти весь врачебный диагноз – кроме самого конца, где значится, что Айя мертв. Я вижу, что от дверей за этой сценой молча наблюдают весьма шокированный Кен и пугающе холодный Бомбей. Оми медленно подходит к Йоджи, вынимает доклад из его ослабевших рук и внимательно изучает в поисках ошибок или следов подлога. К несчастью, доклад более чем подлинный, поскольку лучшая ложь – это наполовину правда, а в этот поддельный доклад мы вложили много правды.
Намеренно спокойно закрывая папку, Оми поднимает на меня смертельный взор, от которого даже мне хочется шарахнуться прочь. – Это подделка.
- Верь во что хочешь, - холодно заявляет Наги, опережая меня. – Но именно ваша эгоистичность, зацикленность на своих интересах и извращенное чувство справедливости убили вашего ненаглядного Айю.
- Мы делали то, что было лучше для него.
- Дорога в Ад вымощена благими намерениями.
Оми сминает папку в руках, его слова сочатся ядом: - Нет, это вы убили его. Если бы он не был с вами, Шварц, он был бы жив.
Я усмехаюсь, логика Бомбея поражает. И это вот предполагаемый борец за правосудие для слабых? Если другие не согласны с его справедливостью, то они, разумеется, неправы? А Айя еще хмурится, когда я насмехаюсь над этим правосудием, за которое он так трепетно боролся в прошлом. Если это – правосудие, тогда мы, должно быть, ангелы.
Мы, по крайней мере, правды не боимся.
– Да ну? В смысле – он бы жил как труп, не имея никакой надежды, кроме как случайно погибнуть на миссии? Да уж, замечательную жизнь для него приготовили Вайсс. Если ты, Оми, перестанешь притворяться, что вы были его единственной надеждой, то может быть, хоть раз увидишь правду - с вами он испытывал боль. А сейчас из-за ваших дурацких убеждений он умер. Теперь вы счастливы?
Юный Такатори злобно глядя на меня выпаливает: - Мы были его единственной семьей! Мы хотели для него как лучше.
- Для него или для себя? – холодно интересуется Кроуфорд, подходя поближе вместе с Фарфарелло, и я с легким удивлением замечаю, что всех посетителей потихоньку отправили по домам. Американец убедил людей, что в их же интересах убраться подальше, потому что растолкавшие народ чудаки – бывшие друзья Айи, предавшие его и все такое. Наш Кроуфорд – замечательный рассказчик.
– Вы настолько слепы и завистливы, что не можете принять тот факт, что Айя нашел свое счастье за пределами вашей маленькой «семьи»?
Оми, кажется, готов сказать что-то еще, но Йоджи опережает его – взревев как дикий зверь, он бросается на Кроуфорда, тот в полном соответствии со своим кодовым именем, делает шаг в сторону, позволяя блондину неуклюже грохнуться на землю. Разъяренный Вайсс одним прыжком вскакивает и мчится вперед, взмахивает своей струной от пианино и накидывает ее на шею Кроуфорда, туго затягивая, но Наги с легкостью разрывает стальную нить.
- *Кое-кто позабыл рассказать нам об этом…* - мысленно напевает Фарфарелло, - *Можно мне убить их?* - спрашивает он ликующе. Ничего не могу поделать, я солидарен с ним в этом желании, что само по себе уже настораживает.
- *Нет, будет куда забавнее наблюдать, как они всю жизнь страдают,* - мысленно хмыкает Кроуфорд, созерцая, как Наги безо всяких усилий вышвыривает Йоджи и Оми прочь и роняет их друг на друга, вполне возможно, со злости сломав им пару костей. Кен, который все это время стоял у входа, неодобрительно хмурится на нас, а потом кидается к своим товарищам по команде, успокаивая их и убеждая отступить.
- *Зря вы так,* - проектирует в мой адрес Хидака, немного слишком громко на мой вкус, но вполне переносимо. - *Они так расстроены…*
- *А мы, значит, нет?* - холодно интересуюсь я, посылая волну боли, ненависти и печали в его сторону, от которой Хидака шипит физически и ментально. Он поспешно обещает постараться удержать котят Вайсс подальше от нас, потом замолкает, пытаясь разорвать ментальную связь. Я позволяю ему уйти, не нагружая дополнительным грузом горя, ведь он старался помочь, и от него было куда меньше вреда, чем от других.
Теперь остались только мы. Я вздыхаю, внезапно наваливается усталость, и я опускаюсь на выстеленный татами пол рядом с гробом, позволяя другим заканчивать работу, пока восстанавливаюсь после ментального срыва. Я редко позволяю себе сильные эмоции. Удовольствие – может быть, негодование – разумеется. Но любовь возникла только после того, как я встретил и узнал Айю, и за последний год она выросла от мелкого ручейка до приливной волны. Я был влюблен в него последние три-четыре года, но та любовь не сравнится с захватывающей страстностью моментов, которые мы провели в нашем маленьком мирке. Я почти задыхался от любви, пристрастился к ней, каждая мысль была болезненно-сладкой.
И к черту всех тех, кто попытается отнять это у меня.
На мое плечо твердо опускается рука, я поднимаю глаза на Кроуфорда и замечаю, что фургон уже ждет на улице, мы готовы ехать. Как-то стыдно подниматься с помощью более зрелого человека, я слегка разминаю ноги, чтобы разогнать кровь и, бросив последний взгляд на моего спящего любимого, с глухим стуком закрываю крышку гроба. Вместе с Кроуфордом мы выходим на задний двор, Наги с помощью своей силы легко транспортирует белое деревянное ложе. Для достоверности мы загружаем гроб в заднюю часть черного фургона и садимся в машину, Кроуфорд – за руль. Мы покидаем город, который я и Айя весь последний год называли домом. Конечно, мы будем скучать, но так будет лучше. Если Вайссы настолько свихнулись, что прибегли к яду, думаю, с них станется использовать окружающих нас людей как средство давления.
Говорят, что легко запятнать белое черным, но вот обелить – трудно. Истинная правда.
----------------------------------------------------------------------------------------------------
Глава 7. Скерцо. Уже целиком.
читать дальше
Название: Tarnished Rhapsody
Автор: Hieru Youko
Перевод: Blue Sun
Фэндом: Weiss Kreuz
Оригинал находится здесь:
pika-scribbles.livejournal.com/6274.html
e-mail автора: [email protected]
Рейтинг: NC-17
Пейринг: Шульдих/Айя
Жанр: Хентай, романс
Предупреждение автора: WIP (окончание фика планируется автором к лету, возможны некоторые изменения в процессе)
Предупреждение переводчика: некоторые особенности во внешности героев: Оми – брюнет, у Шульдиха золотистые глаза и зеленые волосы и т.д.
Отказ от прав: все права принадлежат правообладателям.
Саммари: Покинув Вайсс, Айя забирает свою любимую сестренку и ищет уединения, где медленно деградирует, пока весьма решительно настроенный Шульдих не решает забрать то, что ему принадлежит.
Глава 7. Скерцо*.
* Прим. переводчика: Ске́рцо (итал. scherzo — буквально «шутка») — часть симфонии, сонаты, квартета или самостоятельная музыкальная пьеса в живом, стремительном темпе, с остро характерными ритмическими и гармоническими оборотами, в трёхдольном размере. В последствии скерцо приобрело минорную окраску.
(Материал из Википедии — свободной энциклопедии)
Я стою посередине импровизированной приемной, где разворачивается утрированная и сверх-экстравагантная церемония традиционных японских похорон. По правде говоря, со всеми этими наворотами можно подумать, что умер какой-то могущественный идиот-политик. Холл декорирован белыми драпировками, свисающими с потолочных балок, цветочные панно из хризантем покрывают три стены и приемную, а в конце холла установлен большой гроб с открытой крышкой.
В нем крепко спит мой любимый, его сон похож на смерть. Одетый во все белое, он возлежит на постели из белых роз с обрезанными шипами, на этом фоне его кроваво-красные волосы выделяются еще ярче. Только те, кто не попадают под воздействие моего Дара, а именно, Шварц, которые стоят вокруг и помогают изображать «похороны», могут видеть, что он медленно, размеренно дышит.
И я снова мысленно проклинаю Кроуфорда.
Эта сцена меня страшно нервирует. То, что должно стать наказанием для Вайсс – показать им, что их глупость и больное чувство «справедливости» и «мести» привели к смерти их товарища по команде - организовано настолько близко к реальности, что это заставляет меня дрожать и бледнеть безо всякого притворства. Гроб напоминает, как близок я был к тому, чтобы потерять свою любовь, и страх горит во мне. В небольшом холле слышны плач, рыдания и комментарии шепотом о том, что хорошие люди умирают молодыми, от всего этого я еще больше расстраиваюсь и дергаюсь. Нет, это наказание не только для Вайсс. Это еще и пытка для меня. И почему я на это согласился?
Ах, да, потому что, несмотря на распространенное общественное мнение, я все еще идиот.
- *Ты в порядке, Шу?* - интересуется тихий голос, владелец которого старается не выказывать излишнего беспокойства, и я бросаю взгляд на Наги, он как раз благодарит очередного посетителя, пришедшего на похороны. - *Прекрати наводнять все вокруг депрессивными мыслями. У нас есть работа, и ты нам не помогаешь…*
-*Вот это да! Я тронут, Наги-чан,* - отзываюсь я и мысленно вздыхаю. Чтобы перестать волноваться я собираюсь заглянуть в сон Айи, и в этот момент службу грубо прерывают - кто-то вбегает в холл и расталкивает стоящих перед ним людей. Это обезумевший Балинез, он чуть не заскакивает на выстеленный мягкими татами пол возле гроба. В комнате воцаряется мертвое молчание. Я преграждаю ему дорогу, и внезапно понимаю, что все мои страдания от созерцания лежащего в этом проклятом ящике Айи окупаются взглядом на лицо Йоджи. Зрачки расширены, он небрит, волосы и одежда в беспорядке - мягко говоря. Его можно принять за свихнувшегося бродягу, это описание вполне ему подходит. Глаза его прикованы к спящему рыжику, одно прикосновение к его мыслям – и я почти немедленно отступаю.
Скажем так – он под стать Фарфарелло.
- Ни шагу дальше, - тихо, почти шепотом, предупреждаю врезавшегося в меня с разгона Йоджи. Ощутив прижатое к животу дуло пистолета, он заглядывает мне в лицо, и его покрасневшие, налитые кровью глаза еще больше расширяются. С пугающей силой вцепившись в мой воротник, он вопит хриплым, обезумевшим голосом.
- Как он умер, Мастермайнд?! КАК!?
- Вы убили его, - прохладно отвечаю я, бросая такой же убийственный взгляд.
- Ты лжешь!
- Правда тебя не интересует, Балинез? – холодно усмехаюсь я, мои ноги не касаются пола, но это меня лишь забавляет и чуть-чуть тревожит.
- Ты ЛЖЕШЬ!
Сильный рывок отбрасывает его от меня настолько внезапно, что я чуть не падаю, папка с бумагами с силой врезается в Йоджи, оставляя красный отпечаток, а Наги бросает на него полный абсолютного презрения взгляд, для видимости отталкивая его руками. - Лично убедись, Балинез. Вы его убили.
Сверкнув глазами на стоящего передо мной парнишку, блондин неуверенно открывает папку и вчитывается в поддельный медицинский рапорт, в котором отражен почти весь врачебный диагноз – кроме самого конца, где значится, что Айя мертв. Я вижу, что от дверей за этой сценой молча наблюдают весьма шокированный Кен и пугающе холодный Бомбей. Оми медленно подходит к Йоджи, вынимает доклад из его ослабевших рук и внимательно изучает в поисках ошибок или следов подлога. К несчастью, доклад более чем подлинный, поскольку лучшая ложь – это наполовину правда, а в этот поддельный доклад мы вложили много правды.
Намеренно спокойно закрывая папку, Оми поднимает на меня смертельный взор, от которого даже мне хочется шарахнуться прочь. – Это подделка.
- Верь во что хочешь, - холодно заявляет Наги, опережая меня. – Но именно ваша эгоистичность, зацикленность на своих интересах и извращенное чувство справедливости убили вашего ненаглядного Айю.
- Мы делали то, что было лучше для него.
- Дорога в Ад вымощена благими намерениями.
Оми сминает папку в руках, его слова сочатся ядом: - Нет, это вы убили его. Если бы он не был с вами, Шварц, он был бы жив.
Я усмехаюсь, логика Бомбея поражает. И это вот предполагаемый борец за правосудие для слабых? Если другие не согласны с его справедливостью, то они, разумеется, неправы? А Айя еще хмурится, когда я насмехаюсь над этим правосудием, за которое он так трепетно боролся в прошлом. Если это – правосудие, тогда мы, должно быть, ангелы.
Мы, по крайней мере, правды не боимся.
– Да ну? В смысле – он бы жил как труп, не имея никакой надежды, кроме как случайно погибнуть на миссии? Да уж, замечательную жизнь для него приготовили Вайсс. Если ты, Оми, перестанешь притворяться, что вы были его единственной надеждой, то может быть, хоть раз увидишь правду - с вами он испытывал боль. А сейчас из-за ваших дурацких убеждений он умер. Теперь вы счастливы?
Юный Такатори злобно глядя на меня выпаливает: - Мы были его единственной семьей! Мы хотели для него как лучше.
- Для него или для себя? – холодно интересуется Кроуфорд, подходя поближе вместе с Фарфарелло, и я с легким удивлением замечаю, что всех посетителей потихоньку отправили по домам. Американец убедил людей, что в их же интересах убраться подальше, потому что растолкавшие народ чудаки – бывшие друзья Айи, предавшие его и все такое. Наш Кроуфорд – замечательный рассказчик.
– Вы настолько слепы и завистливы, что не можете принять тот факт, что Айя нашел свое счастье за пределами вашей маленькой «семьи»?
Оми, кажется, готов сказать что-то еще, но Йоджи опережает его – взревев как дикий зверь, он бросается на Кроуфорда, тот в полном соответствии со своим кодовым именем, делает шаг в сторону, позволяя блондину неуклюже грохнуться на землю. Разъяренный Вайсс одним прыжком вскакивает и мчится вперед, взмахивает своей струной от пианино и накидывает ее на шею Кроуфорда, туго затягивая, но Наги с легкостью разрывает стальную нить.
- *Кое-кто позабыл рассказать нам об этом…* - мысленно напевает Фарфарелло, - *Можно мне убить их?* - спрашивает он ликующе. Ничего не могу поделать, я солидарен с ним в этом желании, что само по себе уже настораживает.
- *Нет, будет куда забавнее наблюдать, как они всю жизнь страдают,* - мысленно хмыкает Кроуфорд, созерцая, как Наги безо всяких усилий вышвыривает Йоджи и Оми прочь и роняет их друг на друга, вполне возможно, со злости сломав им пару костей. Кен, который все это время стоял у входа, неодобрительно хмурится на нас, а потом кидается к своим товарищам по команде, успокаивая их и убеждая отступить.
- *Зря вы так,* - проектирует в мой адрес Хидака, немного слишком громко на мой вкус, но вполне переносимо. - *Они так расстроены…*
- *А мы, значит, нет?* - холодно интересуюсь я, посылая волну боли, ненависти и печали в его сторону, от которой Хидака шипит физически и ментально. Он поспешно обещает постараться удержать котят Вайсс подальше от нас, потом замолкает, пытаясь разорвать ментальную связь. Я позволяю ему уйти, не нагружая дополнительным грузом горя, ведь он старался помочь, и от него было куда меньше вреда, чем от других.
Теперь остались только мы. Я вздыхаю, внезапно наваливается усталость, и я опускаюсь на выстеленный татами пол рядом с гробом, позволяя другим заканчивать работу, пока восстанавливаюсь после ментального срыва. Я редко позволяю себе сильные эмоции. Удовольствие – может быть, негодование – разумеется. Но любовь возникла только после того, как я встретил и узнал Айю, и за последний год она выросла от мелкого ручейка до приливной волны. Я был влюблен в него последние три-четыре года, но та любовь не сравнится с захватывающей страстностью моментов, которые мы провели в нашем маленьком мирке. Я почти задыхался от любви, пристрастился к ней, каждая мысль была болезненно-сладкой.
И к черту всех тех, кто попытается отнять это у меня.
На мое плечо твердо опускается рука, я поднимаю глаза на Кроуфорда и замечаю, что фургон уже ждет на улице, мы готовы ехать. Как-то стыдно подниматься с помощью более зрелого человека, я слегка разминаю ноги, чтобы разогнать кровь и, бросив последний взгляд на моего спящего любимого, с глухим стуком закрываю крышку гроба. Вместе с Кроуфордом мы выходим на задний двор, Наги с помощью своей силы легко транспортирует белое деревянное ложе. Для достоверности мы загружаем гроб в заднюю часть черного фургона и садимся в машину, Кроуфорд – за руль. Мы покидаем город, который я и Айя весь последний год называли домом. Конечно, мы будем скучать, но так будет лучше. Если Вайссы настолько свихнулись, что прибегли к яду, думаю, с них станется использовать окружающих нас людей как средство давления.
Говорят, что легко запятнать белое черным, но вот обелить – трудно. Истинная правда.
----------------------------------------------------------------------------------------------------
@настроение: Клаустрофобия - боязнь Санта Клауса (с)
@темы: Weiss Kreus, "Tarnished Rhapsody", фанфики, Шу-Ран
-
-
02.12.2010 в 10:34-
-
02.12.2010 в 10:39-
-
02.12.2010 в 11:02-
-
02.12.2010 в 12:47Почему-то Ёдзи больше всех жалко... Сможет ли он нести груз вины? Как бы не спился)))
Шульдиху, надо заметить, спектакль тоже нелегко дался, но он-то хотя бы точно знает, что Ая жив...
Спасибо!
-
-
02.12.2010 в 13:22Golden fox - если узнают, то очень-очень сильно обидятся, а чем это кончается, мы уже знаем.
А насчет следующей главы - не знаю. Эта была написана в 2007, когда я запрашивала разрешения на перевод автор воспылала энтузиазмом и сообщила, что собирается кое-что переделать и дописать конец, но пока - тишина.
fundo - правда, страшно?
Kasumi-san - ну, данного конкретного Йоджи мне даже не слишком жалко - сам напросился
-
-
02.12.2010 в 14:25омик реально пугает
и слушай, камрад, я не порнял, вот это что всё на сегодня, кина пока больше не будет? т.е. опять на самом интересном месте?
-
-
02.12.2010 в 15:04но есть и положительные моменты - еще будет горячая сцена секса на природе
-
-
02.12.2010 в 15:13-
-
02.12.2010 в 21:46омитчи у меня тоже вызывает некоторое опасение - Такатори во всей красе. меня он тоже несколько... насторожил.
BlueSunrise Спасибо за продолжение)))
-
-
02.12.2010 в 22:24похороны Рана не самое приятное мероприятие для Шульдиха.
а что делать? Инсценировка собственной смерти - залог долгой и спокойной жизни...
-
-
02.12.2010 в 22:29-
-
03.12.2010 в 15:51-
-
03.12.2010 в 21:06/винни-пух/ - мда, ну не знаю, Йоджи явно в отчаянии, выглядит совсем опустившимся, плохо соображает, готов кинуться с кулаками на заведомо более сильного противника, а Шварц обвиняет по инерции, не себя же, любимого, обвинять. Так что с ним Шварцы своего добились - душевные терзания налицо. А Такатори - он Такатори и есть, это уже диагноз.
-
-
03.12.2010 в 22:26-
-
06.12.2010 в 13:06И поскольку этого самого благодетельного признания собственной вины не произошло. то узнай Йоджи и Оми о том, что Айя остался жив, и они станут преследовать именно Айю, именно целенаправленно: потому что он оказался не достойным их великой любви близости и заслуживает смерти как отказавшийся. Короче, оставлять в живых этих двоих, если уж не удалось пробудить в них муки совести, было явной ошибкой.
-
-
06.12.2010 в 14:52а во-вторых, сознаюсь, меня тоже как-то подспудно мучило чувство, что лучше бы Шварц решили проблему более радикально. Фальшивые похороны это, конечно, зрелищно, но реакция Вайссов действительно "неправильная".
Слишком много обращенной на других ненависти, и слишком мало искреннего горя и раскаяния. Как дети, у которых отняли любимую игрушку - вопят, машут кулаками, валят вину на других (только не на себя!). Только тут у нас далеко не детки, а взрослые и весьма опасные люди, профессиональные убийцы, при поддержке юного Такатори. Такие много могут наворотить.
Так что не зря Кроуфорд увез свою команду из Японии, ой не зря.
-
-
06.12.2010 в 15:01вообще на самом деле тупая и слепая любовь/ненависть оми и йоджи достаточно трушна, если принять на вооружение концепт, что вайссы в своем моральном развитии остановились на подростничестве, а точнее том периоде, когда моральный вес собственных поступков даже не берется в расчет. и тут еще такой момент как замкнутость вайссов как группы. вот айка изначально заботился о сестре, т.е имел якорь вне вайссов, а оми и йоджи получается дважды замкнулись на айке как члене вайсс и как сексуальном объекте. т.е. это конечно шиза, а точнее патология
-
-
06.12.2010 в 15:57Поскольку автор так и не объяснила до конца непонятную терпимость Оракула, то остается только гадать и строить предположения. Может быть, в будущем у него были планы на Такатори-младшего, а может - на Йоджи.
А вот это - интересный момент:
тут еще такой момент как замкнутость вайссов как группы. вот айка изначально заботился о сестре, т.е имел якорь вне вайссов, а оми и йоджи получается дважды замкнулись на айке как члене вайсс и как сексуальном объекте. т.е. это конечно шиза, а точнее патология
Действительно, такая зацикленность вполне могла сформироваться при столь тесном общении, как у Вайссов: жили в одном доме, вместе работали, вместе убивали. Что называется, переобщались...
-
-
06.12.2010 в 17:31Да, точно. Не горюют, а продолжают обвинять и угрожать. То есть, нет разницы между "мертв Айя" и "Айя не с ними". Детская инфантильная реакция, которая как раз и присуща убийцам не по профессии, а по состоянию души. Плохо дело в общем.
Если бы это происходило в реальности я бы сильно беспокоилась за Кена. Они его пришьют в конце концов за "предательство".
-
-
06.12.2010 в 20:01Хмм, как в воду глядите...
-
-
07.12.2010 в 05:32-
-
07.12.2010 в 05:33но айку то любит
-
-
07.12.2010 в 05:48-
-
07.12.2010 в 21:22-
-
07.12.2010 в 21:35-
-
17.12.2010 в 10:37Когда я открываю глаза и чувствую себя достаточно проснувшимся, чтобы держать их открытыми, на меня накатывает приступ паники – вокруг совершенно другое окружение, не то, которое я видел в последний раз. Смутно припоминаю, как долгое время то выплывал, то вновь погружался в лихорадочные и хаотичные сны, но не беспокоился, так как ощущал близкое присутствие Шульдиха, а даже если у меня и возникали сомнения, его большая рука вытирала пот и поила меня водой, прежде чем мной вновь овладевал сон. Если бы не знакомое успокаивающее и стабилизирующее присутствие внутри моего мозга, я бы сейчас соскочил с постели и принялся враждебно разглядывать окружающую обстановку. А так, я медленно сажусь, с любопытством обозревая шикарно обставленную спальню и восторгаясь ее элегантностью и тонким вкусом. Эта комната вероятно раза в три больше, чем вся моя небольшая квартирка, мебель выдержана с эксцентричным минимализмом - хром, стекло и серебристые линии. Несколько больших окон и французская стеклянная дверь, ведущая на балкон. Отделка, обивка и даже постельное белье - все кричит о деньгах, и хотя с точки зрения вкуса здесь гораздо лучше, чем у убитых нами темных тварей, одной элегантности достаточно, чтобы кто-то вроде меня начал мысленно нажимать кнопочки на калькуляторе, подсчитывая затраты, от которых голова идет кругом.
От кружащихся перед глазами цифр меня отвлекает чей-то смешок, я поворачиваюсь и вижу направляющегося ко мне Шульдиха, в одной руке у которого поднос с исходящей паром пищей, а в другой – кувшин с холодной водой. Он так неуклюже все это сгружает, что я улыбаюсь. Немец устраивается в стоящем рядом с кроватью кресле, и я с молчаливой благодарностью принимаю из его рук стакан воды. Быстро просканировав мое ментальное здоровье пока я неторопливо пью, он приступает к основным проверкам физического самочувствия и убеждается, что я чувствую себя нормально, и лекарства действуют вполне успешно. И хотя мне не особенно нравится принимать коктейль из лекарств по три раза в день, а мои чувства постоянно затуманены, к чему трудно привыкнуть, я просто счастлив быть живым – впервые с момента смерти родителей. А когда он встает, чтобы убрать поднос, я думаю, что могу смириться с дискомфортом - если это позволит провести с ним хотя бы еще одни миг.
Покончив с кашей и супом, я выхватываю из его рук салфетку, чтобы вытереть уголки губ, и терпеливо жду, когда же он разъяснит текущую ситуацию.
К моему огорчению, он демонстративно медленно доедает свой десерт, и только потом сверхдраматично прокашлявшись, объявляет: - Итак, мы уже в США.
Я бросаю на него злой взгляд за констатацию очевидного факта, и легонько так кусаю за палец, дабы поторопить. Ухмыльнувшись, он выбирает еще одну клубничку, покрытую взбитыми сливками.
- Мы в горах, в уединенном поместье. Брэд установил в окрестностях несколько камер видеонаблюдения, о которых никто не знает. Наги поработал своей магией с компьютерами, и таким образом, это место безопаснее, чем крепость. Да, еще у нас есть ирландский пес, охраняющий дверь, так что мы в полном порядке, - я усмехаюсь, когда в голове внезапно возникает картинка: громко гавкающий здоровенный бульдог с лицом Фарфарелло.
- Айя-тян находится в комнате с большими окнами и видом на океан - дальше по коридору, на этом же этаже. Когда будешь чувствовать себя получше, можешь повидать ее, - сделав паузу, он горделиво улыбается. – А собранная Брэдом медицинская команда гарантировала, что с вероятностью девяносто процентов она проснется. Они утверждают, что ее пробуждение – лишь вопрос времени.
При мысли, что сестренка проснется, откроет свои большие голубые глаза и улыбнется мне, мои глаза распахиваются. Это затмевает все. На меня тут же наваливаются вопросы от «Что мне ей ответить, когда она спросит про маму с папой?» до «Как мне объяснить события прошедших шести лет?», и все начинает расплываться перед глазами, пока большая теплая ладонь не ложится на мою щеку и стирает влагу с моего лица. Я возвращаюсь в реальность и заглядываю в глаза, которым за последний год привык доверять.
- Ты не одинок, любимый, - шепчет он, склоняясь ко мне, и мы сливаемся в долгом поцелуе. – Она все поймет. Она так сильно любит тебя, что поймет.
А они еще удивляются, за что я так люблю его.
Чтобы все уладить, потребовался приблизительно год. В первый же день, выйдя из дома, я понял, как невелики и бесполезны мои языковые навыки, которых я поднабрался в нашей небольшой квартире, и сколькому еще мне надо научиться.
В ресторане я не понимал почти ничего в меню – это было увлекательный и страшно одновременно. Шульдиху приходилось мне все объяснять и заказывать для меня. Добрых три месяца в этой стране я себя ощущал неграмотным, собственно, так оно и было, но потихоньку я овладевал языком, и с каждым днем становилось все легче. Шульдих, как ни странно, прекрасный учитель. Возможно потому, что у него огромный опыт по изучению иностранного языка всего за месяц, он знает наилучший способ учить быстро и эффективно. В зависимости от состояния моего здоровья - не столь хорошего, как в прошлом - мы или шли гулять, а по дороге Шульдих заставлял меня практиковаться со встречными в беседе, или же оставались дома и смотрели телевизор, и он требовал переводить происходящее на экране. Было интересно наблюдать за терпеливыми официантами в ресторанах - у меня занимало в четыре раза больше времени, чем у нормальных людей понять написанное в меню и сделать заказ.
Не могу сказать, что окончательно простил Оми и Йоджи за содеянное, просто я стараюсь не задумываться об этом. Но каждый день, когда Шульдих строго по графику приносит мне большой стакан чуть теплой воды и пригоршню таблеток, я не могу сдержать гнев и злость на бывших друзей. Фарфарелло частенько потешается, что я теперь принимаю больше таблеток, чем он, а значит, я еще больший псих. Это раздражает, и я повторяю себе, что видеть, как Шульдих хватает пистолет и палит по Фарфарелло – вполне достаточная компенсация. Сумасшедший ирландец по-прежнему зациклен на Айе-тян, и что самое страшное – я уже привык к этому. После проведенных Наги изысканий, Шульдих заполучил самого лучшего невролога, который еженедельно наносит визиты. Доктор Сандерс считает, что, несмотря на то, что лечение несколько запоздало, Айя-тян выздоровеет. Потребуется по меньшей мере шесть месяцев физиотерапии, прежде чем она сможет ходить без поддержки, и мы с Шульдихом уже обсудили, какую из гостевых комнат переделать в кабинет физиотерапии для нее.
Он слишком балует меня, а я не могу заставить себя возражать. Счастье и удовлетворение, которые я считал для себя невозможными, достались мне бесплатно, я ничего не сделал, чтобы заслужить это. После гибели родителей и несчастья с Айей-тян… я думал только о мести Такатори, моего воображения хватало лишь на разнообразные способы убийства и пыток для Такатори… чтобы заставить его почувствовать на себе мою боль. Знаю, я не единственный, чью жизнь он исковеркал, но после его смерти я… потерялся. Когда моя заветная мечта исполнилась, я не знал, что делать, как чувствовать.
Как будто играешь в ролевую видео-игру… После кончины последнего врага экран становится черным и на нем возникают слова 'The End'. Дальше ничего уже не будет, и ждать больше нечего.
Вот тогда я понял, что «ничего» - это очень страшно.
А затем он ворвался в мою жизнь, не оставив мне иного выбора, кроме как принять его любовь, и этот долбанный ублюдок заставил-таки меня полюбить его в ответ. Мне нравится, как он улыбается, определенным образом приподнимая уголки губ, а глаза, которые обычно с цинизмом глядят на мир, загораются чистым восхищением. Прежде я ненавидел тот факт, что он выше и шире меня в плечах, а сейчас я не могу вообразить ничего лучшего, чем лежать в его руках, засыпать рядом с ним, со своим защитником. Смерть пугает больше, чем небытие – просто потому, что я не хочу его покидать. Не сейчас. Ни потом. И вообще никогда.
Я убью любого, кто посмеет встать между нами. Вайсс, Шварц, да кто угодно... Пусть только посмеют оторвать от меня Шульдиха больше чем на пару часов…
Нет, не так… Кроуфорд, Наги и, как я верю, даже Фарфарелло этого никогда не сделают… Они действительно заботятся о Шульдихе, иначе не приняли бы меня как члена семьи, да? Стоп… не слишком ли я самонадеян? Может быть, они только притворяются, и когда Шульдих найдет кого-нибудь получше, от меня с радостью избавятся… А почему бы и нет? Так много людей куда больше заслуживают Шульдиха, скорее всего, он был не в себе, когда выбрал меня. Но… Я не хочу покидать его, даже когда он найдет кого-то получше. Что же мне делать? Я…
-
-
17.12.2010 в 10:38- А я спал? – устало спрашиваю я, ерзая под тонким одеялом, которое прикрывает мою наготу. Беру у него стакан с водой и таблетки и привычно глотаю их, откидывая голову назад. Мрачные мысли улетучиваются, я трусь носом об ладонь, нежно играющую с моими волосами.
- Целый час, - тихо отвечает он, вплетая пальцы в длинные пряди и осторожно перебирая их. Опираясь рукой о шезлонг, он полуобнимает меня, и я чувствую, как его Дар сметает прочь последние горькие остатки депрессии. Положив голову ему на бедро, я вздыхаю. – Должно быть, ты уже устал со мной возиться.
Смешок. – Да нет, не особенно. Люблю получать чаевые.
- Чаевые?
Мурлыча себе под нос, он выуживает из кармана ленту и шпильки и приступает к заплетанию косы, придавая волосам форму и закрепляя их. Прохладный воздух касается обнаженной кожи, и я вздрагиваю. – Привилегия видеть тебя, приходящего со своей «проблемой»? Быть единственным человеком, которому ты позволяешь видеть себя уязвимым…? Не упоминая уже о диком крышесносном сексе? Это для меня как заряд.
Я сверкаю глазами, зная, что он придуривается, но не могу найти никаких аргументов против этих смехотворных претензий. Некоторое время мы ждем, пока подействуют лекарства и у меня появится энергия наслаждаться солнышком в нашем личном убежище. Шульдих блокирует тошноту и ментальный туман – частые спутники приема лекарств, но всякий раз, когда действие таблеток кончается, у меня начинает скакать настроение. Иногда я даже вижу то, чего не может быть. Самым ярким «видением» было появление пару месяцев назад в гостиной моих родителей, осыпающих меня упреками за то, что я не защитил Айю-тян. В тот раз Шульдиху пришлось с помощью Дара усыпить меня, потому что я, не переставая, кричал и плакал.
Даже Фарфарелло был шокирован. Можно считать это достижением всей моей жизни.
Внезапно во мне вспыхивает всепоглощающая страсть, она почти душит. Я знаю, что Шульдих тоже это ощущает, обнимающая меня рука напрягается, пальцы отпускают мои волосы и смещаются вниз. Он теперь постоянно торчит у меня в голове, помогая справляться с манией и побочным эффектом таблеток, контролирует прогресс, обсуждая его позже с Наги. Естественно, он чувствует мои потребности в тот же момент, как они появляются.
Я вытягиваюсь, подставляясь его рукам, и тихонько скулю, потому что он не касается самых чувствительных участков, а только рисует круги и дразняще обводит контуры моей груди. Раздраженно гляжу на него. Он вредно ухмыляется, ясно давая понять, что знает, чего я от него хочу, но ничего не сделает, пока я добровольно не соглашусь с его условиями. Ублюдок.
- Что тебе нужно, любимый? – слишком невинно спрашивает он, его пальчик придвигается ближе к моему правому соску, не касаясь его, мое тело вздрагивает от предвкушения и страсти.
Я рычу, эти ощущения недостаточно интенсивны, черт побери. – Сам знаешь.
- Да, но я хочу это услышать из твоих губ.
Я пытаюсь его побороть, сам факт, что я больше не могу просто швырнуть его на землю и сделать по-своему, очень раздражает, но приходится уступить превосходящей силе. Иногда в положении более слабого есть свои преимущества, но в такие вот моменты мне просто хочется придушить его. Он усмехается и меняет позу – теперь он прижимает меня всем телом к шезлонгу, а его колено оказывается рядом с моим пахом. – Ну, давай, доставь мне удовольствие, любимый. Скажи это.
Бросаю на него разъяренный взгляд, в ответ на который он задорно подмигивает. И я сдаюсь, понимая, что вряд ли он уже отступится, со вздохом утыкаюсь взглядом в его грудь. Ощущая, как невыносимо горят щеки, я тихонько шепчу, надеясь, что он сможет это услышать только мысленно. - … Да трахни же ты меня, наконец.
- Как пожелаешь, любовь моя, - и он тут же атакует чувствительный участок между плечом и шеей. Пальцы, наконец, сжимают мои соски, принося временное облегчение. Другая его рука скользит вниз, отбрасывая прочь одеяло, и не слишком нежно обхватывает мою уже сформировавшуюся эрекцию. Когда он выкручивает мой сосок и сильно тянет ствол, я скулю, чем зарабатываю еще одну усмешку и глубокий поцелуй. Поглощенный поцелуем, я слишком поздно замечаю, как щелкают наручники, и я уже больше не могу пошевелить руками. Гляжу вверх на его ухмыляющееся лицо, но не вырываюсь, а он грациозно встает и прикрепляет свободный конец трехсторонних наручников к спинке шезлонга, растягивая и выгибая меня. Прохаживаясь вокруг с заложенными за спину руками, он рассматривает меня, как ценную скульптуру.
По-кошачьи облизнув губы, Шульдих быстро бормочет "itadakimasu"* («приятного аппетита» японск.) и широко разводит мои ноги, пристраивая их на подлокотниках шезлонга. Усаживается поудобнее, располагает мои бедра для более легкого доступа - как поданное ему блюдо, и носом трется о мою здоровую эрекцию. Мяукнув против воли, я как в трансе смотрю, как он облизывает покрасневшую головку, смакуя и наслаждаясь моей дрожью. Он поднимает на меня глаза, и перед тем как полностью забрать его в рот, улыбается. Я инстинктивно пытаюсь зажать рот ладонью, заглушить вырывающийся крик, но в награду получаю только боль в запястье. Шульдих издает низкий смешок, а потом начинает зубками ласкать и дразнить вену на члене, заставляя меня дергаться и толкаться глубже в радушный рот. Чертов немец… и почему он не может просто трахнуть меня, не заставляя терять контроль.
Большие ладони сжимают мои ягодицы. Скоро он устанавливает ритм, двигая мое тело вверх-вниз, внутрь и наружу своего талантливого рта, приближая меня к оргазму, до которого уже рукой подать. В решительный момент он останавливается и выпускает член изо рта, а я скулю и бросаю на него измученный взгляд. Шульдих поднимается и вытягивает перед собой мое тело, мои ноги по-прежнему бесстыдно широко раздвинуты, я весь перед ним как на ладони. Тихонько шепнув «Я люблю тебя», он входит в меня на всю длину. Смазка сохранилась с прошлого раза, он заполняет меня целиком, и я удовлетворенно вздыхаю. Он сцеловывает капли пота с моего лба, и не двигается, пока я не пинаю его – насколько это возможно в данной позиции. Он тихо смеется, а потом задает приятный ритм, вынуждая меня отбросить все запреты и контроль и отдаться ему полностью - чем он, с моей точки зрения, особенно наслаждается.
Обхватив ногами его за талию, я задыхаюсь и стону в одном ритме с его толчками, чувствуя его каждой своей клеткой. По какой-то безумной причине вот так соединяться, когда он глубоко погружен в меня, делить с ним страсть и тепло – это ощущается правильным. Каждый толчок говорит, как он благодарен, что я все еще здесь, с ним, а каждый издаваемый мной звук – о моей любви к нему, потребности в нем, которые я по-прежнему не умею высказать словами. Иногда он подразнивает меня, проверяя на силу воли - выходит и только кончиком касается входа, и только когда я хнычу от желания, вбивается обратно - к моему удовлетворению. Конечно, позже он за это заплатит.
В конце концов, его движения ускоряются, и я теряюсь в охвативших все тело ощущениях. Жар становится непереносимым, наслаждение – слишком сильным, и скоро ослепляющий свет вспыхивает у меня перед глазами, и я выкрикиваю его имя, боль от врезавшихся в запястья наручников только подталкивает меня через край, в блаженную тьму.
-------------------------------------------------------------------------------------------
-
-
17.12.2010 в 12:53Спасибо, BlueSunrise за этот замечательный перевод
-
-
17.12.2010 в 14:09шульдих - плохой мальчик. айя - больной. а шу его и так и этак
-
-
17.12.2010 в 14:18Вам спасибо за отзыв!
fundo - не, Шульдих не плохой, Шульдих - сама доброта, это же у Айи от таблеточек сексуальная активность резко повысилась, а Шульдих не покладая... хмм... да... трудится во благо любимого! Можно сказать, ночей не спит, куска не доедает, все....того... работает.
А насчет проды - все верно, остался еще маленький кусочек, а впереди - неизвестность.