Перевод цикла "Aloha" Eleanor K., WK, Айя\Йоджи, PG-13, в четвертой части NC-17

[firefly4tanya]

Автор: Eleanor K. (emungere)
Переводчик: Blue Sun
Бета: Violent Violet
Фэндом: Weiss Kreuz
Пейринг: Айя/Йоджи
Жанр: ангст, romance ( с точки зрения переводчика)
Рейтинг: PG-13, четвертой части - NC-17
Оригинал находится здесь: emungere.livejournal.com/tag/weiss_kreuz

Я бесконечно восхищаюсь талантом Eleanor K., ее фики просто потрясающи! А «Aloha» - один из моих самых любимых.

------------------------------------------------------------------------



1. С Рождеством, твою мать!


Декабрь 1999/Март 2000

Йоджи еще раз ударил по стенке деревянного ящика. Никакого ответа со стороны его похитителей, если они вообще его слышали. Прошли часы. Может, дни. Он уже не мог с точностью сказать.

Абсолютная тьма. Боль от пулевой раны в ноге неуклонно нарастает. На лодыжке засохшие сгустки крови, по телу разливается жар от инфекции.
Он закрывает глаза, предпочитая тьму за прикрытыми веками тьме перед ним. Места едва хватает только чтобы сидя вытянуть ноги. Он дремлет, привалившись к стенке.

***

Сочельник. После месяца, проведенного в поисках, Йоджи нашел идеальный подарок для человека, который ничего не имел и ничего не желал. Сейчас он нетерпеливо маялся в ожидании, пока Айя простукивал подарок, крутил в руках, тряс и вообще, разве что только под рентгеном не просвечивал.

- Айя, это не бомба, клянусь.

Айя приподнял бровь, как бы говоря: "А ты в этом уверен?"

- Просто открой его!

Легкая улыбка промелькнула на айином лице и он приступил к развертыванию бумаги – очень медленному. Палец поддел скотч, отклеивая его так, чтобы не порвать бумагу, движением точно рассчитанным чтобы довести Йоджи до белого каления.

Сработало.

Йоджи выхватил у него подарок, разодрал обертку на три неровных куска и всучил его обратно.

- Вот! А теперь сними чертову крышку, пока я не умер от старости!

Айя триумфально усмехнулся, но приподнял крышку и отложил ее в сторону. Извлек наружу рубашку.

Темно-зеленую, с надписью желтыми буквами: "Убийцы делают это сзади".

Айя покраснел.

- Правда, здорово? – ухмыляясь поинтересовался Йоджи.

- Нет!

- Но ведь это так, признайся.

Айя сверкнул на него глазами и, скомкав рубашку в комок, запустил ею в грудь Йоджи.
Тот изобразил обиженную мордашку. – Тебе не понравилось?

- Ты чокнутый? Я не могу носить такое!

Глаза Йоджи распахнулись, нижняя губа дрогнула.

Айя прищурился. – Я знаю, что ты делаешь, Кудо, и я на это не куплюсь.

- На ЭТОТ раз, ты имеешь в виду, - сказал Йоджи прекращая прикидываться и ухмыляясь.
Айя заодно метнул в него и оберточную бумагу.

- Ты уверен, что не будешь ее носить? Да ладно тебе… а для меня?

- Ты воспримешь это, как приглашение.

- О, ты имеешь в виду приглашение типа «Заткнись нафиг и засунь свой член в мою задницу прямо сейчас, а то…»

Ему в лицо прилетела подушка.

- Рано или поздно, - сообщил Йоджи, - у тебя кончатся снаряды. А даже если и не кончатся, это все равно не изменит того факта, что ты обожаешь грязные разговоры в постели.

- Я тебя ненавижу.

- Не-а. Вообще-то ты меня любишь.

Айя сверкнул глазами, но все равно нагнулся и поцеловал его.

- Нет, - заявил он. – Я действительно тебя ненавижу. И никогда не одену эту рубашку.

- Ну, кроме как, прямо сейчас.

Айя вздохнул и стянул через голову свитер. Совершенно счастливый Йоджи подал ему рубашку и Айя одел ее, явно не чувствуя себя таким же счастливым.

- Выглядишь потрясно.

- Ты вечно так говоришь.

Йоджи скользнул к нему и обвил рукой его плечи.

- Потому что это всегда правда, - сказал он.

Айя прислонился к нему, прижавшись головой к его плечу. Его волосы щекотали йоджину щеку, мягкие и теплые. Рука угнездилась на йоджином колене, чего, как подозревал Йоджи, он сам не осознавал. Они вместе уже месяцы (три месяца, одну неделю и пять дней), если считать с того раза, когда они впервые занялись сексом (не то, чтобы он действительно считал). Айя теперь держится намного расслабленнее, но каждое неосознанное прикосновение все еще ощущается победой.

Йоджи подтолкнул его. – Так что, это мне?

Под небольшим пластиковым деревцем одиноко лежала коробочка. Должно быть, его. И, вдобавок, на ней его имя. Он проверял.

Айя рядом с ним выпрямился и сел.

- Нет, это… это для Оми.

Айя потянулся к коробочке, но Йоджи выхватил ее первый.

- Тогда почему на ней написано мое имя?

- По ошибке. Отдай!

Лицо у Айи было напряженное и обеспокоенное. Он попытался выхватить коробочку. Йоджи поднял ее повыше, чтобы тот не смог достать.

Коробочка настолько маленькая, что ее можно спрятать в кулаке. Собственно, такого размера бывают ювелирные коробочки. Улыбка Йоджи поблекла. Айя же не станет… ведь не станет же? Да, он внимательнее обычного смотрел международные новости, когда говорили, что в Канаде принят закон об однополых браках, но…

Его зациклило от одной только возможности и он уставился на Айю.
Который нахмурился и сложил на груди руки.

- Ну и прекрасно, - сказал он. – Просто открой ее.

Йоджи нервно сражался с упаковкой, не в состоянии обнаружить шов в бумаге, целиком сосредоточившись на вероятных вариантах. Наконец, Айя забрал ее у него, развернул и приоткрыл, прежде чем вернуть. Действительно, ювелирная коробочка.

Йоджи уставился на него, охваченный паникой, и мрачное выражение с айиного лица постепенно сошло.

- Это не кольцо, идиот. Посмотри!

Йоджи посмотрел.

Серьга. Похоже на бриллиант, а Йоджи как-то не представлял себе Айю, покупающего фальшивку. Сверкало, как настоящий бриллиант, отражая и преломляя огоньки елочной гирлянды на зеленые и красные всполохи.

Он извлек серьгу и покрутил между пальцами, завороженный вспышками. Смотрится безупречно. И дорого. А он подарил Айе рубашку.

Но Айя не дал ему времени в полной мере почувствовать себя виноватым.

- Там встроено следящее устройство в оправу, - Айя стиснул руки на коленях. – Это не… я не собираюсь шпионить за тобой. Просто я подумал… с усилением активности Эсцет…
Йоджи втащил Айю себе на колени и медленно поцеловал, удерживая его лицо в ладонях. Слова мало значили для Айи, физический контакт срабатывал куда лучше.

- Спасибо, - сказал он.

Айя свернулся вокруг него клубочком, вся напряженность тут же оставила его.

- Мне понравилась рубашка, - сообщил он йоджиной шее.

Тот улыбнулся. – Я знаю.

- Я никогда не одену ее на людях.

- А я буду носить серьгу каждый день. И говорить прекрасным незнакомцам, что это мне подарил мой бойфренд.

Айя фыркнул. – Если меня нет рядом, можешь говорить им что угодно.

В течение следующих двух месяцев Йоджи пользовался каждой возможностью смутить Айю, демонстрируя свой рождественский подарок когда они шли куда-нибудь вместе. Айя отплачивал тем, что вколачивал его в матрас. Это не особенно обескураживало Йоджи, но он подозревал, что Айе об этом известно.

***
Разумеется, первое, что они сделали, это раздели его, включая часы и серьгу. Ее сорвали не трудясь расстегивать. Йоджи надеялся, что Айя найдет ее, потому как хотел бы получить ее обратно, когда все закончится. И надеялся, что не найдет, потому что на ней осталась его кровь, и Айя будет волноваться. Хотя, он в любом случае будет волноваться.

Йоджи сдвигается, сворачиваясь клубочком на боку, укладывая голову на согнутую руку. Ему надо выбраться отсюда прежде, чем он слишком ослабеет, чтобы сражаться, прежде, чем инфекция в его ноге перейдет в лихорадку. Если он будет лежать очень тихо, они подумают, что он сдался. Или отрубился.

Если конечно там вообще хоть кто-то есть. Если весь смысл не заключается только в мести.
«Нет, Мистер Бонд, я рассчитываю, что вы умрете». Но, будь он Джеймсом Бондом, его бы уже здесь не было, он распивал бы мартини с какой-нибудь хорошенькой киской на веранде на Гавайях. Он представил себе Айю в платье для коктейля и улыбнулся.

Нет смысла волноваться. Кто-нибудь придет его проверить. А он будет ждать.


---------------------------------------------------------------------------------------------------------

2. Ожидание

30 июня 2000

Одна из медсестер дала мне этот дневник. Она сказала, что мне станет легче, если я буду все записывать. Конечно, легче не станет, но это может удержать меня от убийства врачей, вот я и пишу.

Когда я принес его, они все решили, что это сделал я. Я прямо слышал, как они думают это. Гребаные докторишки. Потом они обнаружили хирургические швы. И решили, что у меня недостаточно медицинских познаний. Полицейские хотели узнать, кто был моим сообщником. Неудивительно, что люди до смерти истекают кровью на улицах этого города. Если кто-нибудь приходит на помощь, его сразу же обвинят в нападении.
Наконец объявилась Манкс и разрулила ситуацию. Это заняло немало времени. Я чуть не пожелал, чтобы она не приходила. Объясняться с полицейскими было легче. А сейчас все, что я могу делать – это ждать.

Он в коме уже несколько дней. Врачи говорят мне, что он не проснется. Идиоты. Они сами не знают. Говорят это, только чтобы прикрыть свои задницы. Если они пообещают, что он проснется, а этого не произойдет, против них могут возбудить судебное дело. А если они скажут, что он не проснется, а он это сделает - значит, они совершили чудо.
Черт бы их побрал.

Сколько же мне придется ждать в этот раз?


1 июля 2000

Айя-чан рассказывала, что она помнит кое-что из того, что я ей говорил. Некоторые врачи утверждают, что он может меня слышать. А другие – что не может. И чтобы они не говорили, они совершенно уверены в своей правоте, хотя никто из них ни черта не знает.
Она всегда выглядела так, как будто спит и может проснуться в любую секунду. Я с трудом мог отвести от нее взгляд, все боялся, что она очнется, когда я не смотрю.
Йоджи выглядит мертвым. Я прикладываю ладонь к его сердцу, чтобы почувствовать его биение. Он такой бледный. Исхудавший. Не похоже, чтобы они его хорошо кормили. Не удивительно. Я счел его мертвым, когда нашел, пока он не открыл глаза и не улыбнулся мне.

Если он умрет, я буду охотиться на них. У меня нет времени сотворить с каждым из них то, что они сделали с ним, но я могу их убить. Этого должно быть достаточно. Манкс сказала, что Критикер работают над списком персонала в том заведении, где они держали его. Когда я покончу с ними, займусь остальными Эсцет.

Она сказала, что Шварц помогали. Что их телекинетик сейчас работает телохранителем Оми, или еще какая-то чушь вроде этого. Если это правда, то их я оставлю напоследок.
Но он не умер. И я не могу оставить его здесь. Манкс не верит, что он проснется. Никто не верит. Айя-чан была бы мертва, если бы я не верил.

Черт тебя побери, Йоджи. Просыпайся, ты, ублюдок. Я не смогу сделать это снова.


2 июля 2000

Манкс принесла ему цветы – африканские фиалки в горшочке, они жалко выглядят, не протянут и недели. Принесла мне список имен. И еще кучу денег и паспорт. Очевидно, я теперь канадец. По имени Фрэнсис. Не знаю точно, как правильно произносится фамилия. Думаю, она французская.

Она принесла мне «Моби Дика» – почитать его Йоджи. Я хотел было объяснить, почему это не очень удачная мысль – читать ему что-либо со словом «Дик» в заголовке, ведь он же не может отпускать грязные шуточки, пока лежит в коме. Видимо, мне придется делать это за него. Что-нибудь насчет гигантского презерватива для кита? Честно говоря, у меня это далеко не так хорошо получается, как у него.

Я не спросил, изнасиловали ли его. Должен бы, но не спросил. Если это так, то нам придется с этим как-то разбираться, а я не знаю, как. Какой же я гребаный трус.


3 июля 2000

Упросил одну из медсестер принести мне немного хорошей земли и пересадил африканские фиалки Манкс. Теперь они выглядят чуть-чуть получше. Во всех книгах говорится, что их нельзя выставлять на яркое солнце, но те, которые были в магазине, всегда лучше росли около окна. Эти тоже кажутся счастливее на подоконнике, хотя даже там света недостаточно.

Я пытался передвинуть кровать Йоджи, но к ней подключено слишком много аппаратуры. Тогда я поставил зеркало, так, чтобы на кровать тоже падал солнечный свет. С освещенным лицом он выглядит более живым.

Манкс ожидает, что я кинусь охотиться на них. Я оставил сестру, так почему бы мне не оставить Йоджи? Но я никогда не оставлял ее надолго. Никогда не удалялся от Токио больше, чем на час езды. Не знаю, куда меня может завести эта охота. Не знаю, кем я стану в ее конце. Может, уже не человеком. Скорее всего. И если он все-таки проснется, от меня ему будет мало пользы. Так что придется подождать. До нее это дойдет, рано или поздно.


4 июля 2000

Он проснулся. Открыл глаза. Опять мне улыбнулся. Спросил, сон ли это и я ответил, что нет, это реальность. Он спросил, какой сегодня день, и сказал мне «с днем рожденья». А я и забыл. Он сказал, как жаль, что у него для меня ничего нет.

Врачи говорят, что теперь он будет в порядке. Как будто они так и знали. Но думаю, он действительно будет в порядке. Я сказал, что убью его, если он не проснется завтра утром. А он ответил, что верит мне. Затем опять уснул.

Я не осознавал, что плачу, пока не вошла Манкс. Она выглядела совершенно потрясенной. Даже больше, чем когда услышала, как я пытаюсь отпускать грязные шуточки про китов. Она забрала обратно список имен. Сказала, что отдаст его кому-нибудь еще. Ну и хорошо.
Я ей сказал, что с нас хватит. Мы выходим из дела. Она ответила, что это может оказаться невозможным. Не помню точно, что я ей говорил, но появилась медсестра и заявила, что я слишком повышаю голос. Манкс сказала, что она обсудит это с Оми, но мне не важно, что он решит. Я не дам подобному случиться снова.

А сейчас мне нужно найти шредер.

-------------------------------------------------------------------------------------

Улыбка

Июль 2000


Когда Йоджи просыпается снова следующим утром, улыбаясь и чувствуя себя бодрее, чем положено человеку с таким количеством присобаченных к нему агрегатов, персонал госпиталя пытается выгнать Айю. Снова. Он подумал, что к этому времени они уже должны были знать его лучше.

На этот раз они угрожают вызвать охрану, и Айя давится смехом при мысли о раскормленных пончиками американских охранниках, пытающихся заставить его делать то, что он не хочет. Разумеется, если он поранит кого-нибудь, они вызовут полицию, а у полицейских есть пистолеты. Айя задумывается, скольких из них он сумеет вырубить, прежде чем они одолеют его. У него нет пистолета, даже меча нет, так что они, вероятно, не будут стрелять на поражение. Может, ему даже удастся попасть для выздоровления в палату к Йоджи. Это почти кажется хорошим планом.

- Айя, - тихо окликает Йоджи. - Эй!

Айя слегка качает головой. В комнате очень тихо и все смотрят на него как-то странно, все, кроме Йоджи. Тот просто протягивает к нему руку. Айя опять опускается на кресло возле кровати и сжимает ее.

- Убери это «ши-не» выражение с лица, бэби, - шепчет Йоджи. – Ты пугаешь мирных жителей.

Айя опускает голову, заодно пряча лицо. – Не называй меня так.

- Милый, - с нажимом говорит Йоджи. – Солнышко.

Айе не нужно смотреть на него, чтобы знать, что он усмехается, но он все равно смотрит.
Он так давно не видел этого выражения, вообще какого-нибудь выражения на лице Йоджи, что у него сжимает горло. Айя сильнее, чем нужно, стискивает йоджину руку и видит, как тот морщится.

- Полегче, - говорит Йоджи. Потом обращается к врачам: – Он ведь может остаться, правда? Я хочу, чтобы он остался.

Йоджи всегда поступает по-своему. Иногда Айе кажется, что тому достаточно просто улыбнуться и все вокруг из кожи вон вылезут, только чтобы сделать его счастливым, не только люди, но и неодушевленные предметы.

Знает, что это глупо, но он все еще помнит тот случай, когда сломался холодильник. Мороженое растаяло, рыба начала портиться, а Оми по телефону общался с ремонтником, который мог прийти только завтра, и тут вниз забрел Йоджи в пижаме, сунул нос в пыльную темноту за холодильником, и шарахнул ладонью по чему-то там. Мотор заработал с низким счастливым гудением. Позже Йоджи признался, что он понятия не имеет, какую деталь он ударил почему все опять заработало.


Разумеется, врачи разрешили Айе остаться.

Они обсуждали тесты, которые надо провести, и трубки, которые надо будет вставить или извлечь. Они тыкали, и нажимали, и все спрашивали Йоджи: «а так больно?» и «а что вы чувствуете здесь?», и задолго до того, как они закончили, Айе хотелось врезать каждому из них в живот и поинтересоваться: «а так больно?».

Все это время Йоджи улыбался и кивал, и поглаживал большим пальцем костяшки айиных пальцев.

- Ты в порядке? – спросил Айя, когда они, наконец, убрались.

- Конечно, - ответил Йоджи. По-прежнему улыбаясь. - Это – приятная часть.

- Приятная часть?

- Та часть, где они не делают мне больно.

Айя нахмурился. – Кто? … Эти врачи?

- Нет, ты же знаешь. ОНИ.

- Йоджи, никто не сделает тебе больно. Я обещаю.

- А знаешь, мне это раньше не нравилось. Ну, видеть то, чего на самом деле нет. Это пугало меня до чертиков. Думал, я свихнулся, когда это в первый раз случилось. Но теперь я не возражаю. Так гораздо лучше, чем знать, что они делают со мной, даже если мне все равно больно, когда я возвращаюсь.

Йоджи все еще улыбается, светлой, счастливой улыбкой.

Горло Айи так сжимается, что он едва может сглотнуть. – Йоджи… Это – реальность. Ты действительно здесь. Все кончено.

Йоджи похлопывает его по руке. – Ты всегда так говоришь.

Айе даже не приходило в голову, что он может потерять его таким образом. Он смотрит на йоджину улыбку, на йоджину руку, лежащую на его руке, и ему становится физически плохо. Йоджи не понимает, что он настоящий? Не видит разницы?

- Хотя, обычно это пляж, – продолжает Йоджи. – Гавайи. Или цветочный магазин. И я в душе. Осточертело быть грязным. Все чертовски чешется.

Все должно было быть хорошо, когда Йоджи проснется. Все должно было закончиться. Да, Йоджи будет больно, но он будет здесь, где он так нужен Айе, а не застрянет где-то в воспоминаниях, улыбаясь и ожидая тех, кто снова будет его мучить.

Йоджи зевает, прикрывая глаза.


Айя ждет, пока не убеждается, что Йоджи уснул и отпустил его руку. Он выходит за дверь, впервые за эти пять дней, спускается вниз, в комнату для посетителей. Опускается на жесткое пластиковое кресло и прячет лицо в ладонях.

Некоторое время спустя его обнаруживает Манкс, и Айя объясняет, что произошло.
- Я поговрю с врачами, – говорит Манкс и уходит.

Время идет. Какой-то мальчишка интересуется, не будет ли у него мелочи на содовую, и Айя выуживает несколько банкнот из кармана. Мальчик возвращается с содовой для себя и батончиком «Сникерса» для Айи вместе со сдачей.

- Оставь себе, - говорит Айя, на что мальчишка, очевидно, и рассчитывал.

- Спасибо.

Айя не отвечает, но мальчик все равно садится рядом, слава Богу, хоть молчит.

Манкс приходит обратно спустя несколько минут и садится с другой стороны.

- Врачи говорят, что в этом нет ничего необычного. Просто, потребуется некоторое время, пока он придет в себя.

Айя кивает.

- Он снова проснулся, - сообщает Манкс. – Спрашивал про тебя.

Айя ничего не отвечает.

- Ты не пойдешь?

Он качает головой.

- Полчаса назад они не могли тебя ломом оттуда выковырять. Ты идиот, Абиссинец.

Молчание всегда было для него лучшей защитой. В конце концов, Манкс вздыхает и поднимается. Стук ее каблучков эхом отражается от стен, когда она уходит прочь.

- А почему ты не хочешь увидеть своего друга? – спрашивает мальчик.

Айя раздумывает над этим вопросом некоторое время, но в действительности он уже знает ответ. – Потому, что я слабак, – отвечает он.

Потому что у всех есть точка надлома, и Эсцет, похоже, нашли одновременно такую точку у него и у Йоджи.

- Аа. Я тоже боюсь увидеть мою маму. У нее в горло вставлена трубка, чтобы помочь ей дышать.

Айя хочет, честно хочет объяснить, что бояться - это нормально, что это не делает мальчика слабаком – бога ради, ему же не больше восьми лет – что его мама поймет. И не может. Не знает нужных слов или как их произнести.

Молчание и убийства - это единственные два дела, в которых он достиг совершенства, поэтому он дает мальчику еще своих «кровавых» денег и отсылает его опять к торговому автомату. Когда тот возвращается, они вдвоем поедают «Читос» пока за мальчиком не приходит его отец.

- Пока, - говорит мальчик.

Айя машет рукой.

***

У Айи уходит два дня, чтобы собраться с духом.

Йоджи по-прежнему спрашивает о нем. Айя так и не заходит к нему и так и не покидает госпиталь. Он умывается в мужском туалете, дремлет в комнате для посетителей, питается ужасными сэндвичами из автомата.

Медсестры добры к нему, обеспокоенно улыбаются, приносят ему булочки. Они кажутся ему нереальными, что, как он думает, довольно иронично.

Только глядя на часы он замечает, как проходит время. Все остальное – это стена белого неонового шума.

Почти два часа утра, когда он заставляет себя вернуться в палату Йоджи. Тот на месте, хотя Айя немного опасался, что его не будет. Он спит, руки сложены поверх одеяла, ноги аккуратно сдвинуты вместе. Наверное, трудно вытянуться во весь рост на такой небольшой кровати.

Айя подходит ближе и прикасается к его руке, чтобы убедиться, что она все еще теплая, что он действительно здесь.

Йоджи открывает глаза и улыбается, но эта улыбка не слишком уверенная, его глаза почти с отчаянием всматриваются в лицо Айи.

- Эй, - произносит он охрипшим голосом. – Ты не должен был уходить. – Его рука разглаживает складки одеяла над животом, вдоль одного из многочисленных порезов, которые Айя помнил с того момента, как нашел Йоджи. – Мне не должно быть больно, а ты должен быть здесь. Только так, – его голос становится громче. – Только так это работает. Если ты не… Я не смогу…

Айя с силой бьет его в нос. Чувствуя, как хрящ поддается под костяшками пальцев.

Йоджи зажимает ладонью кровоточащий теперь нос и пялится на него.

- Это – реальный мир, Йоджи. Здесь бывает больно. И иногда люди уходят.

Молчание, молчание, молчание. Айя в жизни так его не ненавидел.

- Айя? – Йоджи больше не улыбается. У него огромные от шока глаза и бледное лицо. Как будто его неожиданно разбудили от одного из его кошмаров.

- Да.

- Это…

- По-настоящему.

- Ты меня ударил.

- Знаю. Надо позвать кого-нибудь.

Но Йоджи перехватывает его руку прежде, чем он дотягивается до кнопки вызова. – Это подождет, - говорит он. – Где я?

- В госпитале в Нью-Йорке.

- Что случилось? Они…?

- Они все мертвы.

- Хорошо. Это хорошо, - Йоджи отнимает ладонь от носа и сжимает руку Айи обеими своими ладонями. Кровь из носа стекает по лицу, но ему, похоже, совершенно все равно.

- Ты в безопасности, - говорит ему Айя.

Йоджи кивает. – Я знал, что ты придешь.

- А я знаю, что ты лжешь.

- Угу, - тихо отвечает Йоджи. – Но я надеялся, что ты придешь.

Это уже достаточно хорошо. Ногти Йоджи впиваются в его ладонь, и Айя опускает голову, уткнувшись лбом в их переплетенные руки.

- Я рад, что ты вернулся, - сообщает он, потому что в кои-то веки молчания не достаточно.

- Ага, - говорит Йоджи. – Я тоже.

Они так и засыпают, и, проснувшись утром, Айя видит распухший нос Йоджи, дорожку подсохшей крови вокруг его рта и подбородка и слышит, как тот ругается.

Йоджи спорит с двумя полицейскими, которые хотят арестовать Айю за нападение, с медсестрой, которая хочет помыть ему лицо, с врачом, который заявляет, что Айе вообще нельзя было разрешать оставаться позже часов посещений. И что неудивительно, Йоджи, похоже, выигрывает.

Айя рассмеялся бы, если бы не опасался, что его арестуют или накачают успокоительным. Вместо этого он слегка улыбается и молчит. Йоджи, как обычно, достаточно красноречив за них обоих.


------------------------------------------------------------------------------
Алоха
Октябрь 2000

Айя наблюдает, как Йоджи втирает в кожу масло для загара. От него пахнет кокосом и солнцем. А сам Йоджи слегка благоухает ромом «Голубые Гавайи», бокал стоит поблизости и роняет капельки влаги с запотевшего стекла на песок.

Он ждет, пока Йоджи не закончит. Тяжелая цветочная гирлянда в его руках – светло-желтая плумерия, лишь на несколько оттенков светлее йоджиных волос, выгоревших за долгие дни, проведенные на солнце.

Когда гирлянда обвивает его шею, Йоджи оборачивается, откидывает голову назад и улыбается. Айя наклоняется и целует его. Их руки сплетаются на плече Йоджи поверх бархатистых лепестков.

- Романтичный сукин сын, - мурлычет Йоджи.

- Ими торгуют около пляжа. Мне было по пути.

Уголок рта Йоджи приподнимается. – Ну конечно. Ведь ты же в жизни не свернешь с дороги ради меня.

- Разумеется, нет, - но его глаза устремляются к пересекающему живот Йоджи выпуклому шраму. Он преодолел несколько тысяч миль от Нью Йорка, чтобы вызволить Йоджи из лап Эсцет, и он едва не опоздал.

Йоджи вздыхает. – Я в порядке, Айя.

- Знаю.

Куча врачей неделями талдычили ему то же самое с тех пор, как Йоджи выписали из больницы, так что он начал им верить.

- Тогда сядь и перестань суетиться.

- Я не суечусь.

- Ты за последние два месяца только и делаешь, что суетишься. Попробуй что-нибудь новенькое.

- Например?

Айе пришлось наклониться ниже, так как рука Йоджи ухватила его за рубашку и дернула вниз. Губы Йоджи прикоснулись к его уху и он услышал шепот. – Трахни меня, - Йоджи отпустил его и улыбнулся. – Немедленно.

- Ты еще не совсем поправился…

- Я уже несколько недель как поправился.

- Но все еще слаб.

- Секс – это очень полезное упражнение, - Йоджи притронулся к его губам, пробежался слегка скользкой от масла ладонью вниз вдоль шеи. – Ты можешь сделать всю работу сам, если хочешь.

Айя ошарашено застыл на месте, а Йоджи поднялся и, перекинув полотенце через плечо, пошел прочь, его кожа поблескивает от масла, черные плавки почти ничего не скрывают. Айя схватил бокал и сделал большой глоток. Прохладнее от этого совершенно не стало.

Он направился следом, вдыхая легчайший аромат плумерии.

***

Йоджи шел впереди, стараясь двигаться с легкостью, сохраняя улыбку на лице. Раньше Айя утверждал, что может определить, улыбается ли он, по положению его плеч. И пока еще не ошибался.

Йоджи не собирался рассказывать Айе, что рана все еще болит. Не постоянно, и не когда он потягивается или поворачивается. Боли не были настолько регулярными, чтобы предположить, что что-то там внутри опять не в порядке. Иногда ему казалось, что это – фантомная боль от удаленной части кишечника, которую докторам все-таки пришлось вырезать.

Сейчас было больно, может, от одной мысли о том, чтобы сделать что-нибудь столь нормальное после столь долгого перерыва. Боль была острой и отчетливой, она расползалась от желудка к шраму, пересекающему живот. Там было сосредоточие всех его болей. Головная боль, мышечная боль, растяжение связок, заработанное при попытках побыстрее прийти в норму. Этот шрам - как магнит, ежедневное напоминание о том, что они сделали с ним, напоминание, что он никогда уже не будет прежним.

Вдобавок к небольшому куску кишечника, теперь у него не было почки. Не из-за докторов. Это уже постарались Эсцет. Поместили ее в банку и показали ему. Это не на продажу – объяснили они. Просто мы можем это сделать. Можем разобрать тебя по кусочкам, и это - только начало.

«Тот» шрам уже поблек, он аккуратный и маленький. Никогда не болит. Он прикасается к своему боку и немедленно ощущает другую руку, накрывающую его ладонь.

- Йоджи, ты в порядке?

Он пытается заставить себя вновь улыбнуться, но не получается. – Я отлично себя чувствую, - говорит он. – Я же уже сказал. Я прекрасно себя чувствую для….

- Нет, не прекрасно, - айино лицо почти бесстрастно, но если знать, куда смотреть, видно, как он обеспокоен.

Йоджи прикладывает ладонь к айиной щеке, медленно наклоняется и целует его, почти слишком сильно. Он приникает своим ртом ко рту Айи и его язык скользит вдоль айного языка, потом отстраняется, нежно прикусывая нижнюю губу Айи, и слышит, как у того перехватывает дыхание.

- Я просто задумался, - произносит Йоджи. – Заставь меня перестать думать.

Айя берет его за руку и тащит в отель. Прохладный кондиционированный воздух заставляет Йоджи вздрогнуть, его соски – напрячься, вынуждает его придвинуться поближе к Айе.
В лифте Айя всем телом прижимает его к стенке кабины. Айя теплый от солнца, и когда он всасывает кожу за ухом Йоджи, его губы почти обжигают. Цветочная гирлянда сминается между ними, испуская густой аромат.

Путь от лифта до номера проходит в тумане поцелуев, руки Айи сплетаются с его руками, его рот не отрывается от айиной кожи – и затем они уже в постели, гирлянда отброшена на пол.

Айя замирает и Йоджи хочется наорать на него за это. Сейчас не время останавливаться. Но Айя и не останавливается.

Йоджи прикусывает губы, когда Айя медленно лижет сначала один его сосок, потом другой. Возвращается к первому, обводит язычком вокруг, дразнит кончик соска. Приподнявшись на локтях, Йоджи наблюдает за ним.

Айя скользит вниз по его телу, его губы, зубы и язык – невероятно горячие. Зубы прихватывают кожу над ребрами Йоджи, заставляя того вздрогнуть. Язык погружается в пупок легкими толчками, даже не давая Йоджи времени застонать.

Неожиданное, мягкое прикосновение губ к его шраму. Поцелуи, облизывание, нежное посасывание – их почти невозможно вынести. Йоджи извивается, но молчит.

Айя поднимает на него взгляд, отводя челку с глаз, и улыбается. Затем он склоняет голову и берет член Йоджи в рот.

Бедра Йоджи взлетают с постели, локти его уже не держат. Язык Айи дразнит и играет вокруг головки, и Йоджи стонет прежде, чем сам это осознает, задыхаясь и цепляясь за простыни.

- Я думал… ты собирался меня трахнуть, - выдает он.

- В следующий раз, - отзывается Айя и скользит губами прямо до основания. Обеими руками он с силой придерживает бедра Йоджи и вновь возвращается к головке.

- Боже, - слышит Йоджи свой собственный голос. – Боже, твою мать… Айя.

Айя трахает свой рот членом Йоджи, двигается быстро вверх и вниз, мускулы глотки напрягаются и сглатывают каждый раз, когда он глубоко принимает Йоджи.

Айя не прикасался к нему несколько месяцев, это слишком, чересчур. Йоджи кончает, закрыв глаза и выгибаясь, имя Айи едва слышно слетает с его губ прежде чем он с силой прикусывает нижнюю губу.

Следующее, что он ощущает – ладонь, похлопывающая его по щеке и обеспокоенный, слегка охрипший голос Айи.

- Йоджи? Проснись. Ты должен…

Йоджи открывает глаза и улыбается. Видит, как расслабляется лицо Айи и обхватывает его шею рукой, притягивая его поближе для поцелуя. Их губы соприкасаются и затем Йоджи поворачивает лицо и произносит на ухо Айе:

- А что я могу для тебя сделать?

- Ничего. На этот раз, - добавляет Айя, когда Йоджи собирается протестовать. – Сам сказал, что я могу сделать всю работу.

- А еще я сказал, чтобы ты меня трахнул.

- Попозже, - отвечает Айя. Его рука обвивает плечи Йоджи, крепко прижимая к себе.

- Обещаешь?

Айя слегка улыбается. – Даю слово. А теперь спи.

- Мне не спится.

- Ничего, заснешь.

Может, ему действительно хотелось спать, или он просто настолько привык, что Айя всегда прав, но Йоджи чувствует, как его глаза закрываются. Он спит, не чувствуя боли и не видя снов.


The End