Продолжение и окончание - в комментариях.


читать дальше
Название: Танцы с дьяволом
Автор: Alec Shields
Перевод: Blue Sun
Фэндом: Weiss Kreuz
Оригинальное название: Dancing with the Devil
Оригинал находится здесь: www.fanfiction.net/s/1732674/1/Dancing_with_the...
Категория: Яой
Рейтинг: NC-16
Жанр: драма/романс
Пары: Фарфарелло/Айя
Отказ от прав: все права принадлежат правообладателям.
Фарфарелло POV. Случайная встреча Фарфарелло и Айи ведет к зарождению между ними дружбы.
Часть 1.
- Это ты виноват.
Я даже не смотрю на рыжего, слыша эту и аналогичные ей фразы весь последний час, я уже готов сказать охранникам, что во всем сознаюсь, лишь бы меня от него убрали. Не моя вина, что мы взялись за одно и то же задание, как и в том, что случайно прибыли почти в одно и то же время и одинаковым образом. И не я взорвал тихий милый вечерок воплем «Шине!» и размахиванием этой дурацкой катаной – это сделал он. Вероятно, перебудил весь чёртов океан своим завыванием и попыткой свести счеты трехлетней давности.
А ещё считается, что это Я злопамятный.
- Слышишь меня, Шварц? Это. Ты. Виноват, – я ощущаю на себе его гневный взгляд, он дергает за наручники, металл скрипит по металлу. – Твою мать! В мире столько людей, а я застрял с гребаным психопатом.
- Социопатом, - откликаюсь я, поглядывая на Фудзимию и с интересом отмечая, как он пытается оторвать руку в металлическом браслете от трубы, к которой они прикованы. – Психопаты не понимают, что делают. Я – социопат, поскольку все понимаю, но мне плевать на моральные ограничения.
Фудзимия моргает, затем преисполненным ужаса голосом произносит: - Оно умеет разговаривать.
- Оно видит, что находится в присутствии другого человеческого существа, - отвечаю я, поглядывая вверх на свои скованные руки. – И если бы кое-кто не начал вопить «Шварц!», охранники не накинулись бы на нас, и мы бы здесь не оказались.
Он бормочет что-то себе под нос, судя по лязганью, опять старается избавиться от наручников. Изгибаю шею под таким углом, что нормальный человек не вынес бы этой боли, и осматриваю собственные оковы. Охранники проделали великолепную работу - вывернули мне руки за спину, а затем вздернули их вверх над головой. Если бы я мог чувствовать боль, к этому моменту был бы уже в агонии. Ну а так, могу только вообразить, насколько сильно попытки Фудзимии освободиться вызваны болью, поскольку тот скован в аналогичной позиции.
Спустя несколько секунд возня стихает, его наручники звякают последний раз. Оглядываюсь на него и вижу мрачный, измученный взгляд фиолетовых глаз, сжатые тонкие губы. Он хмурится, затем сдувает несколько прядей с глаз. Видимо, не я один отрастил волосы за эти годы.
- Не знаю, чего я вообще стараюсь, - говорит он, глядя вверх на свои скованные руки. – Даже если смогу добраться до спрятанной в волосах отмычки, пальцы слишком онемели, чтобы с ней справиться.
В ответ я хмыкаю, выворачиваю свое правое запястье, затем левое, чувствуя, до чего же туго затянуты браслеты. Затем дергаю за трубу, проверяя, насколько она крепко держится, оглядываю комнату в поисках чего-нибудь, что может пригодиться, когда освобожусь.
- Около той стены валяется пара труб, которыми можно воспользоваться, если избавимся от наручников, - сообщает Фудзимия, озвучивая мои собственные наблюдения. – Два охранника около двери, и окно, в которое даже ты протиснешься с трудом.
- Но ты считаешь, что я все равно попробую?
- Видя, как ты заплетаешь руки в косички, я бы сказал – да.
Я приподнимаю бровь, возвращаю свои руки в естественное положение и замечаю быструю усмешку на его губах. – Лучше воздержись от дурацких комментариев по поводу уродов, если хочешь, чтобы я и тебя освободил.
- По сравнению с Шульдихом, Наги и Кроуфордом, не такой уж ты и урод, - отвечает он. – Я думал, что ты просто слишком безумен, чтобы реагировать на боль. Или вообще кайф от нее ловишь.
- А я думал, что ты не знаешь других слов, кроме «Ши-не, Такатори».
От этого имени он кривится и возобновляет свои попытки освободиться, а я – свои. С силой дергаю руки, чувствуя, как плечо протестующее щелкает, наручники впиваются в запястья. Но зато ослабевает хватка вокруг моей правой руки, как будто там наручники не затянуты столь же сильно, как на левой. Снова выворачиваю правую руку и кисть, металл сдирает кожу, и ручеек крови сбегает вниз по руке. Теперь я смогу освободить эту руку. Два рывка, может, три - это все, что мне нужно.
- Надеюсь, ты не собираешься до смерти истечь кровью, - интересуется Фудзимия.
Пожимаю плечами, глядя на свои руки и свободно льющуюся по правому запястью кровь. – Чтобы остановить меня потребуется гораздо больше, чем простой порез.
Он фыркает, прекращая свою борьбу. Я еще раз дергаю рукой, чувствую, как металл врезается в запястье и в самую широкую часть ладони. Раздается щелчок – мой большой палец изгибается под неестественным углом, к уже текущей крови прибавляется еще один ручеек. Почти готово. Всего пол-дюйма отделяют меня от свободы от этих дурацких наручников.
- Знаешь, это выглядит просто кошмарно, - говорит Фудзимия.
- Не важно, как это выглядит, главное – приносит результаты.
- Кошмарно выглядеть – в этом твой особый талант?
- Бога ради, Фудзимия, возможно, в это трудно поверить, но у меня намного больше талантов, чем лизать нож и отпускать уничижительные комментарии в адрес католической церкви.
- Я поражен. Ты уверен, что ты – Фарфарелло, Сумасшедший Ублюдок из Шварц?
- Настолько же уверен, как и в том, что ты - Фудзимия, Ледяная Сука из Вайсс.
Он сверкает на меня глазами, и я возвращаюсь к работе. Дергаю еще разок - и моя рука выскакивает, оставляя на браслете еще порцию крови и, вероятно, половину кожи. Обе мои руки падают, правая в результате моих усилий изогнута под необычным углом, но это легко поправить. Фудзимия в своем углу шевелится, металл царапает о металл, а я прислушиваюсь, нет ли тревоги снаружи. Ничего не слышно. Встаю, поворачиваюсь к стене и, упираясь в нее, вправляю руку. Хватаю и вкручиваю обратно большой палец, затем разматываю с предплечья несколько бинтов и перетягиваю порезы на запястьях и пальце.
Фудзимия наблюдает за мной, морщась при хрусте вправляемого сустава. Он покусывает нижнюю губу, когда я направляюсь к двери и выглядываю в маленькое оконце, чтобы разузнать, что происходит. И снова дергает свои наручники, когда я возвращаюсь и выбираю из кучи мусора в углу два отрезка трубы. Бросаю на него взгляд, и он вскидывает голову, всегда гордый и высокомерный японский фехтовальщик.
Присаживаюсь перед ним на корточки и похлопываю его по щеке: - Хочешь, когда сбегу, свяжусь с Вайсс?
Он поднимает глаза: - Я работал соло весь последний год, так что сомневаюсь, что они кинутся мне на выручку.
Я наклоняю голову набок. – Могу оставить тебя здесь, чтобы спасли полицейские…
- Или можешь сам освободить меня.
- А какая мне с этого выгода?
- Пятьдесят процентов от награды.
Смеюсь, качаю головой и наклоняюсь поближе, улыбаясь ему своей самой неприятной улыбочкой. - На что ты готов, чтобы избавиться от этих наручников? – уточняю я.
Он таращится на меня, румянец заливает его щеки. – Я не интересуюсь мужчинами.
- Разве я это говорил?
Он моргает и качает головой.
- Но поскольку ты ляпнул что-то в этом роде, - продолжаю я, снова похлопывая его по щеке, - думаю, ценой свободы будет поцелуй, Фудзимия.
Он открывает рот, закрывает и сверкает на меня глазами, потемневшими от отвращения или гнева. Я усаживаюсь на пятки, терпеливый, как всегда, и жду его решения. Некоторое время у нас есть, охранники пудрят носики, в этом я убедился, когда выглядывал в оконце. Через одну-две минуты он вздыхает, отводит глаза и бормочет что-то неразборчивое.
- Что-что?
- Хорошо, говорю! – рявкает он, фиолетовые глаза кажутся почти черными на фоне полыхающих щек.
Глажу его по щеке и наклоняюсь ближе, пробуя на вкус его дыхание: - Хороший мальчик.
Он открывает было рот, без сомнения, собираясь выпалить что-нибудь уничижительное, но тут я закрываю его рот своим. От удивления его губы становятся мягкими, и я с легкостью приоткрываю их, покусывая его нижнюю губу. Он замирает, когда мой язык исследует глубины его рта, щекочет десны и медленно поглаживает его язык. На вкус он как морская вода, пот и кровь и я наслаждаюсь даже горечью.
Где-то на полпути он начинает отвечать, горячо, резко и со знанием дела. Языки трутся друг о друга, рты впиваются один в другой, зубы сталкиваются, дыхание смешивается; танец меча и плоти, вот что между нами происходит. Он скулит, его наручники позвякивают, дыхание у него становится отрывистым, а затем я отстраняюсь, на прощание лизнув его в губы.
Он моргает, его глаза сейчас глубокого сиреневого цвета, грудь судорожно вздымается, он пытается восстановить дыхание. Затем он прищуривается и дергает цепь.
- Удовлетворен?
- Пока да, - отвечаю я, все еще чувствуя его вкус на губах, наклоняюсь и снимаю с него браслеты. Минутой позже, он растирает запястья, рассматривая кусок бинта, который я протягиваю ему, затем принимает его. Перебинтовывает руки и выбирает себе кусок трубы.
Я выглядываю в окно и корчу рожу при виде двоих охранников. Они прислонились к борту корабля, спустив штаны до щиколоток, и без сомнения забавляются примитивным соревнованием, которое так обожают американцы. Оборачиваюсь к Фудзимии и киваю в сторону окна.
- Охрана оставляет желать лучшего, - констатирую я, проверяя дверь – а вдруг не заперто. Заперто, и я со вздохом облизываю губы, на которых еще ощущается вкус Фудзимии. - Замками они все-таки пользоваться умеют.
- Разочарован?
- Раз в жизни захотелось легкой работы, - отзываюсь я, постукивая по двери, затем вновь выглядываю наружу. – Черт, они не только тупые, они еще и глухие. Сколько вообще времени можно писать?
- Уж точно не настолько долго. Давай вместе попробуем привлечь их внимание.
Киваю и даю ему место. Мы колотим в дверь, бряцаем ручкой, корчим рожи в окошко, в общем, лезем вон из кожи, только бы привлечь к себе внимание охранников. И только после того, как мы стали долбить трубами по двери, они притащили свои жалкие задницы обратно на пост, заморгали, видя нас на свободе, и кинулись открывать дверь.
Американцы. Ну когда же они поймут, что НЕЛЬЗЯ открывать дверь двум очень разозленным убийцам?
Перехватываю руку охранника, луплю его трубой по животу, затем дергаю на себя. Мое движение дает Фудзимие возможность заняться вторым охранником, орудуя обрезком трубы будто своей чертовой катаной. Его противник падает, пока мой пытается подняться на ноги и ударить меня свободной рукой. Отпускаю его запястье, нажимаю ладонью на его лицо и пару раз знакомлю его затылок с полом. Останавливаюсь только тогда, когда слышу хруст и понимаю, что он уже не дышит.
Поднимаюсь, отстраненно вытираю пальцы о свой гидрокостюм, наблюдая, как Айя наносит своему противнику финальный удар. Поднимаю свою трубу и обыскиваю охранника, нахожу у него пистолет, автомат и пару обойм, но никаких ножей. Как же я ненавижу огнестрельное оружие. Никогда не мог из него попасть точно в цель.
- Ножи нашел? – спрашиваю у Фудзимии. Тот качает головой.
- Три пистолета и две обоймы, - отвечает он.
- Американцы. Какой смысл таскаться с пистолетом, когда я могу их убить голыми руками?
- Ты, никак, дуешься, Берсекер?
Кажется, он едва сдерживает смех. Я пинаю тело передо мной и скрещиваю руки на груди, даже не трудясь отвечать ему. Не хочу пистолет. Он мне не нужен. Хочу свои ножи, чтобы по-своему разобраться с этим идиотским американским отребьем.
- Вот, - слишком спокойным голосом произносит Фудзимия, пихая мне в лицо свой обрезок трубы. – Я возьму пистолеты, а ты забирай железяки.
Беру предложенное и смотрю, как он обыскивает труп. – Я рад, что хоть кто-нибудь может точно прицелиться.
- Как мы это сделаем? Работаем вместе или разделимся и встретимся посередине?
Гляжу на него, пожимая плечами. – Я насчитал двадцать жлобов, охраняющих главную мишень. Теперь осталось восемнадцать, если конечно он не вызовет подкрепление.
- Значит, разделимся?
Киваю. - Я беру левый борт, ты – правый?
- Хорошо, но если встретишь мишень, оставь и мне кусочек.
- Договорились.
- Фарфарелло?
Я останавливаюсь, оборачиваюсь и смотрю на него, его волосы выбились из косы, гидрокостюм обвешан оружием.
- Если увидишь мою катану, сможешь принести ее мне?
- Могу. А ты поступишь так же с моими ножами?
- Разумеется. Хорошей охоты, Фарфарелло.
- Хорошей охоты, Фудзимия.
Мы расходимся, я иду в одну сторону, он – в другую. Нас держали в кладовке позади рубки, когда я заглядываю туда, в ней никого нет. На носу судна расположены каюты, и оттуда ведет вниз лестница, вероятно, там другие каюты и машинное отделение.
Я полагал, что мишень находится или в большой каюте на палубе или внизу. И скорее всего, большинство охранников будут с ним, чтобы охранять его, лизать ему ботинки и выслуживаться. С последним предположением я ошибся.
Я положил уже троих охранников, когда наткнулся на идиота, у которого обнаружился меч Фудзимии, и который, видимо, считал себя мастером боевых искусств. Он вопил, прыгал вокруг, размахивал катаной, держа в другой руке еще одно длинное лезвие, и выглядел приблизительно так же угрожающе, как голубь, исполняющий брачный танец. Я поднырнул под лезвие, заехал локтем ему в бок, перехватил его руку, когда он согнулся, и переломал на ней все кости. Затем проломил ему трубой череп.
- Нечего размахивать оружием, если не знаешь, как им пользоваться, - сообщаю я мертвецу, роняю трубу и подбираю мечи. Один из них довольно приличный, такие покупают дилетанты, когда считают, что приобретают великолепный клинок. Другой - катана Фудзимии, с заточенным до состояния совершенства лезвием и тщательно обработанной рукояткой, ее вес повествует о том, как много жизней она оборвала.
Почти святотатство держать его меч вот так, не будучи подобающим образом ему представленным. Японский самурай верит, что у меча есть собственная душа и обращается с ним с тем же уважением, что и с благородным предком. Существовал целый ритуал по уходу и обращению с катаной, а я щупаю клинок Фудзимии без должного уважения. Обтираю лезвие куском одежды трупа, извиняюсь перед ним и вкладываю в ножны. Заодно прихватываю ремень покойника, чтобы пристегнуть меч Фудзимии к боку и поискать другое оружие, которым бы мог воспользоваться. К моей великой радости, кроме мечей, у него оказалась еще и чудесная коллекция вполне приличных ножей. Я бросаю трубы и забираю с собой все ножи.
С другой стороны корабля доносятся выстрелы, и я улыбаюсь про себя. Фудзимия еще жив и по обыкновению надирает чьи-то задницы. Может быть, до этого поцелуя меня бы не волновало, выживет он или нет, но теперь мне захотелось посмотреть, как на нем отразится поцелуй. Я знаю, что наш небольшой поединок на мечах под дождем не оставил его равнодушным, что было заметно при наших последующих встречах.
Салютую мечом отдаленной перестрелке и двигаюсь к следующей стайке добычи
_______________________________________
Ноги при ходьбе прилипают к палубе, гидрокостюм пристает к телу, руки висят, как бесполезные палки. Прислоняюсь к поручням и соскальзываю вниз, пока не сажусь на задницу. Мое тело сотрясают знакомые симптомы: кожа горит, кости зудят, вместо мускулов будто клубок живых червей. Я закрываю глаза, откидываю голову и чувствую, как прохладный ветер овевает мою разгоряченную кожу.
Мы встретились с Фудзимией где-то посередине корабля, каждый из нас гнал перед собой несколько трусливых охранников, они оказались в западне – мы или море. Двое сиганули в воду, но Фудзимия пристрелил их, когда они всплыли. Оставшиеся дрались, как загнанные в угол крысы, но с поразительным чутьем Фудзимии на траекторию пуль и моим полным равнодушием к ранениям, охранники нам не ровня. Середина корабля напоминала бойню, кусочки и части тел разбросаны повсюду, вонь крови и внутренностей отравляла морской воздух.
Я не открываю глаз при звуке приближающихся шагов, прекрасно зная, что кроме меня на этом корабле остался в живых только один человек.
- Ты в порядке?
В голосе Фудзимии слышится беспокойство. Открываю глаз, смаргиваю дымку и вглядываюсь в его лицо. Его тонкие губы сжаты, глаза прищурены, струйка крови пересекает щеку. Я опускаю веки, стискивая пальцы при прокатившей по венам волне жара.
- Просто отдыхаю.
Чувствую, как его прохладные пальцы прикасаются к моему лицу, убирая что-то прилипшее. Открыв глаз, вижу, что к щеке пристала длинная прядь моих красно-розовых от крови волос.
Он хмурится еще сильнее, отпуская мои волосы. – У тебя лихорадка.
- Пройдет
Он садится рядом со мной, катана покоится у него на плече. – От чего это?
- Всего лишь побочный эффект, - отвечаю я, снова позволяя себе закрыть глаза. Чувствую, как срастаются поломанные кости, восстанавливаются поврежденные мускулы и мое сердце работает в десять раз быстрее, чем у нормального человека. А еще я знаю, что этот процесс потребует для восстановления энергии на скоростную регенерацию пищи весом в десять раз превышающей вес моего тела.
- От чего? Яд? Наркотики?
Вздыхаю. – Я биокинетик, Фудзимия. Догадайся.
- Био… Жизненная энергия? Что это за сила?
Время от времени, я всерьез задумываюсь о разумности моих собратьев-людей. Удивительно, что Фудзимия вообще знает, что означает это слово, но вовсе неудивительно, что он не знает истинного значения этого Дара. Он встречается не так часто, как телепатия и телекинез, хотя некоторые биокинетики столь же сильны, как Шульдих или Наги.
- Эта сила позволяет мне двигаться, когда я должен быть уже мертв, - поясняю я, поднимаясь. Не собираюсь объяснять ему все досконально, хотя, если он такой упертый, как частенько ведет себя, то я уверен, что он будет докапываться до значения этого слова, когда все это закончится.
Он хмурится, но ничего не говорит, тоже поднимаясь и бережно сжимая свою катану.
Не глядя на него, я направляюсь на нос корабля, в рубку. Пора добраться до мишени и уничтожить улики. Мы и так потеряли массу времени из-за его глупости.
Цепочка трупов ведет прямо к двери, которую я осторожно приоткрываю на случай, если мишень и его подручные ждут нас. Комната погружена в темноту и тишину - даже для моих обостренных чувств. Я глубоко втягиваю в себя воздух, улавливая остаточный запах сигарет и выпивки, но ничего более. Включаю свет и осматриваюсь по сторонам.
- Сбежал? – Фудзимия чуть не залезает на меня сзади, чтобы все рассмотреть.
- Очень похоже. Ты слышал или видел спускаемую лодку или пытающихся уплыть людей?
- Нет, ничего такого. Думаешь, он решился сразиться с нами?
Смотрим друг на друга. Смотрим на цепочку тел вдоль палубы. Оба вздыхаем и начинаем осматривать трупы в поисках мишени. На это уходит некоторое время, но мы его находим, половина его лица размозжена моей трубой. Мишень – это тот самый идиот, считавший себя спецом по боевым искусствам, которого я ухлопал раньше.
- Хн.
- Думаю, это означает, что нам нужно просто взорвать корабль и получить половину вознаграждения, - говорю я, удерживаясь от желания облизать нож. Некоторые привычки умирают с трудом.
- Это ты убил его, - отвечает Фудзимия.
Пожимаю плечами и толкаю труп, сгоняя несколько мух. – Да, но сделка есть сделка. Ты получаешь половину, честно и справедливо.
- Полагаю, отговорить тебя будет равносильно самоубийству?
- Чертовски верно, Фудзимия. Забирай свою долю и радуйся. А теперь - топим корабль и отправляемся за наградой.
Щедро разлив горючее по всему кораблю и, в качестве добавочного бонуса, разместив по разным углам канистры с газом, Фудзимия устанавливает таймеры на привезенных им с собой бомбах, пока я закладываю свои заряды динамита. Когда раздается первый взрыв, мы уже далеко от корабля, направляемся к побережью. За ним следуют другие, сопровождаемые пламенем, дымом и так далее. Я оборачиваюсь, чтобы полюбоваться, оставляя Фудзимие управление шлюпкой, поскольку он, похоже, в этом разбирается лучше, чем я. Часть корабля тонет, часть – взлетает на воздух, а кое-что еще продолжает тлеть и взрываться. Будем надеяться, что никто не сможет догадаться, что же там в действительности произошло, кроме убийства. Криминалистика – наука хорошая, но не для убийц.
Мы выбираемся на берег, и он затапливает шлюпку. Я уточняю, правильно ли он запомнил номер счета для перевода моей доли, а потом отправляюсь за своими вещами. Пора домой. Америка становится что-то слишком странной, чтобы оставаться там для работы.
@музыка: Falco "Time"
@настроение: Компьютер никогда не заменит человека. (С) Людоед
@темы: очередной съезд крыши, Weiss Kreus, фанфики, Фарфарелло-Ран
а что до докатилась, так это неправда. фарфораны - прекрасны, когда фарф в адеквате. а то его часто сливают - психа прописывать легче, ему обоснуй не нужен. а вообще, фарфораны классный пейринг, у виридиан вон какой
каравайкавай вышел (шепотом, наши просто не умеют его готовить))~Chaki~ - а я в восторге, что понравилось
хочу проды!
(пугливо прячась под стол, бубню оттуда) дык это ж еще перевести надо...
Фарф-Ран, да еще и адекватный Фарф- я просто не могу поверить глазам! С нетерпением жду , что будет дальше
- Социопатом, - откликаюсь я, поглядывая на Фудзимию и с интересом отмечая, как он пытается оторвать руку в металлическом браслете от трубы, к которой они прикованы. – Психопаты не понимают, что делают. Я – социопат, поскольку все понимаю, но мне плевать на моральные ограничения.
Фудзимия моргает, затем преисполненным ужаса голосом произносит: - Оно умеет разговаривать.
супер!
и да, нормальный Фарф просто чудо))
хочу проды!
это всего третий ФарфоРан, кторый вызыввет такое стойкое желание))
первый - стеклянные дома, нэ? а второй?
fundo, у меня это:
1. Су-Шеф
2. СД и теперь вот 3. Танцы с дьяволом
2. СД и теперь вот 3. Танцы с дьяволом
ну просто мой любимый набор фарфоранов))) у серафим фарф вообще колоритно получается, только вот опасения вызывает долгое автора непоявленье, как бы су-шефа не слили в долгострой((
Shellar Arranktur очень приятно, что понравилось. Вообще, интересные фарфораны действительно редко встречаются.
fundo - я тоже очень жду продолжения Су-шефа.
Yuko - рада, что фик понравился.
очень правильная фразочка фарфа натолкнула на размышлизмы, почему нашим вайссрайтерам редко удаются личностно полноценные и при этом позитивные социопаты. все действительно удачные социопатичные образы выходят ангстовыми просто до безнадеги, тот же "трафарет" к примеру. а вот таких, чтобы социопатия не выпячивалась как крайний негатив или результат съезда всех крыш, а прописывалась нейтрально, как неотъемлемая черта личности, крайне мало. очень удручает такое положение в отношении фарфа - канонного социопата.
живо вспоминается пример из СД - Фарф, покупая своему пушину подарок, убивает почти всех продавцов в книжном магазине, заплатив за книги единственному оставленному в живых, в фике этому поступку посвящены две фразы из диалога шу и фрафа. и как интересно проставлены авторские акценты - их просто нет. виридиан и не одобряет поступок фарфа, и не осуждает его - просто такое поведение присуще фарфу, он такой, какой есть. у наших авторов такой безоценочности к социопатическому поведению фарфа почти не встретишь. образ фарфа либо слит, либо четко негативен, либо "опущен" автором до фарфа-шута.
может быть такое вот авторское безоценочное отношение к социопатии - это социокультурный показатель? ну там, отношения общества к социопатии, свободе личности в выражении и т.п.? и, может быть, это даже хорошо, что у наших авторов социопатия всегда подоценивается отрицательно?
мне лично кажется, что если социопатия всегда подоценивается отрицательно? это есть хорошо. Ибо абстрактно размышлять на тему свободы личности, конечно, приятно, но вот в действительности оказаться лицом к лицу с таким типом мало кому захочется, поскольку наплевательское отношение к жизни уже будет распространяться на "твою" жизнь, а одна у тебя одна.
это уж точно((( но иногда, исключительно в читательских целях)), хочется чего-то этакого, чего в реале не встретишь, не приемлешь, отрицаешь в конце концов... э-э, я наверное очень извращенный читатель(((
как же я люблю твои отзывы
не прими это за ответ в духе "кукушка-петух", но хорошие тексты всегда вызывают желание почесать мозги и пальцы. ну а если автор (переводчик) открыт миру, толерантен и в целом позитивен, зуд становится просто неодолимым)))
Итак, случилось страшное - Фарфарелло идет в церковь...
Часть 2
Когда идет снег, Лондон – сущее наказание. Утром, еще до того как кто-либо проснется, снег покрывает землю как мягкие перья из подушки, превращая чистое небо и здания в сцену волшебной сказки. Но как только начинается движение, снег превращается в бурую истоптанную массу, как дешевая газета, которую использовали и выбросили, он собирается в кучи и растекается грязью по улицам и переулкам. Я пробираюсь сквозь слякоть, лишь еще один человек в длинном зимнем пальто и тяжелых зимних ботинках, ни мои белые волосы, ни рост не выделяют меня из толпы.
Я слоняюсь из магазина в магазин, тщетно пытаясь опустошить свой банковский счет. Игрушки, одежда, книги, продукты и мебель куплены и будут доставлены по указанному мной адресу, владельцы магазинов обещали, что все мои приобретения не пострадают во время транспортировки. Закончив самые серьезные покупки на своем пути по мерзкой английской погоде, я делаю следующую остановку. То бишь, в магазине, торгующем шоколадом, на вывеске которого значится 'Производитель прекрасного шоколада с 1859', в чем я засомневался при виде новехонькой витрины.
Войдя внутрь я понимаю, что ошибался. Магазин изнутри отделан старинным деревом, отполированным заботливыми руками до глубокого золотистого цвета. В банках из толстого дымчатого стекла хранятся старомодные конфеты за один пенни по соседству с леденцами в фантиках для юных лакомок. Аромат шоколада и карамели витает в воздухе, смешиваясь с соблазнительными нотками меда, масла и молока. Принюхиваюсь и чувствую, как улыбка трогает уголки рта. Превосходно.
Я не единственный покупатель. Хорошо знакомый мне рыжик хмуро рассматривает коллекцию красных коробок, его лицо серьезно, плечи напряжены. Он бросает на меня беглый взгляд, фиолетовые глаза суживаются, а потом он вновь возвращается к созерцанию витрины, хотя я-то знаю, что теперь он отслеживает каждое мое движение. Похоже, он мне не доверяет, хотя почему – понятия не имею.
Обозреваю выставленный в витрине товар, затем приступаю к поискам чего-нибудь более значимого, чем стандартная коробочка в форме сердечка, распространяемая по всему англоговорящему миру в День Святого Валентина. Я хочу приобрести то, что будет принято с той же благодарностью, которую я ощущал все эти годы. Поиски занимают несколько минут, но когда я это нахожу, то приятно удивляюсь. К марципанам в форме фруктов и цветов я привык, но эти коробочки изготовлены в форме толстеньких херувимов, сердечек и цветов. Выбрав коробочку, я иду оплатить покупку и тут снова замечаю его, по-прежнему агонизирующего над шоколадом.
Ставлю свою коробку на прилавок и смотрю на него, замечая, что он одет по погоде – в твидовые брюки, знакомый оранжевый свитер и тяжелую твидовую куртку. Он оборачивается, оглядывает меня с ног до головы, затем фыркает.
- Я думал, что ты всегда носишь кожу, - произносит он с приятным английским акцентом, вздергивая подбородок.
- Мы же не будем кидаться друг на друга, правда? – отвечаю я, прислоняясь спиной к стойке.
Он хмурится. – Почему бы нет?
- Потому что это становится утомительным, и у меня позади долгий день. Думаешь о подружке?
Он выпрямляется, его глаза еще больше суживаются. И как он вообще сквозь них что-то видит? – Мне не нужна подружка.
Вскидываю руку. – Полегче. Я имел в виду, что ты ищешь подарок для подружки?
Он хмыкает и снова принимается изучать шоколад: - Так я тебе и сказал.
- Просто хотел дать тебе совет, - пожимая плечами отвечаю я, возвращаюсь к рассматриванию конфет и начинаю считать про себя. Досчитываю до пяти, когда слышу его вздох.
- Какой совет ты можешь дать? Ты же гей?
Моргаю и бросаю на него взгляд через плечо. – Так уж случилось, что я би. А женщины любят получать разнообразные подарки вместо одного и того же сорта конфет год за годом.
- Необыкновенно ценный совет, - бурчит он, недовольно оглядывая ассортимент перед собой. – Я даже не знаю, любит ли она шоколад?
- Тогда купи ей что-нибудь симпатичное, а заодно и себе, - отвечаю я, перебирая различные батончики в ярких фантиках. Один из них – голубой с желтым - привлекает мое внимание и вызывает воспоминания о том, как я ел такой батончик с хлопьями в детстве, когда мы ненадолго заезжали в Лондон. Беру конфету, оборачиваюсь и, наклоняясь к Фудзимии, помахиваю ей у того перед носом. – Что–то в этом роде. Это даже лучше, чем секс.
Он выхватывает ее из моей руки и тут же пихает меня локтем в живот. – Отвали, Фарфарелло.
Хмыкаю, не обращая внимания на его жест. Он даже более колючий, чем Кроуфорд, что странно, учитывая как хорошо мы сработались прошлым летом. Может быть, Фудзимие не хочется даже вспоминать об условиях, на которых я освободил его тогда. Пока это меня развлекает, мне плевать.
Владелец магазина прерывает мою игру с рыжим. Улыбаясь нам обоим, он забирает мою коробку конфет и спрашивает, не желаю ли я что-нибудь еще. Выбираю себе батончик с хлопьями и затем добавляю к свой покупке еще сорок семь таких батончиков, сообщаю адрес для доставки и выхожу на слякотную улицу, чтобы сделать последнюю покупку.
На ходу поедаю свой батончик, очень стараясь, чтобы он не крошился при каждом укусе. Снег превратился в кашу, хотя ветер по-прежнему пронизывающий. Полагаю, что для любовников такая погода будет прекрасным оправданием прижаться потеснее в сегодняшнюю Валентинову ночь, но для меня это ничего не значит. Возможно, если бы все сложилось по-другому, я бы остался с Салли, но когда женщина настолько бесполезна, как она, в этом есть что-то глубоко неправильное. Если она ломала ноготь, то вопила, будто ей отрезали всю руку. Случались у нее спорадические вспышки храбрости, но по большей части она раздражала. Может быть, мне просто никогда не везло с женщинами - они или старались убить меня, или привязать к себе.
Не то чтобы я имел что-нибудь против привязывания. Ну, пока речь идет лишь о кожаных и бархатных веревках.
Отряхиваю грязь с ботинок, иду дальше и краем глаза замечаю витрину, украшенную различными цветами. Очень многообещающе - в центре композиции розы, но кроме них присутствуют и другие цветы, аранжированные в ослепительном стиле.
Я, может, и псих, но я вижу, когда цвета хорошо сочетаются.
Открываю дверь, захожу во влажную атмосферу магазина и тут слышу то, чего никак не ожидал услышать в феврале месяце в английском магазине. Японская речь, причем говорит японец, знакомым сильным голосом. Честно говоря, я с трудом подавляю желание убраться оттуда прежде, чем меня заметят, но у меня всегда была мазохистическая жилка. Парень замечает меня и орет по-японски, распугивая окружавших его бедных девочек-поклонниц.
- Черт, Шварц! Какого хрена ты здесь делаешь? Убирайся!
- Хожу по магазинам, это ведь не преступление? – отвечаю я, разминая плечи и рассматривая блондина за прилавком. Мне всегда казалось, что их работодатель больше выбирал симпатичных мальчиков, чем людей, подходящих для работы киллером.
- Такие как ты не ходят просто так по магазинам. Я знаю, зачем ты здесь и не позволю тебе даже близко к кому-нибудь из нас подобраться.
Приподнимаю бровь. Я часто задавался вопросом, не выработался ли стиль Вайсс под влиянием фильма «Мы – герои». Именно так разговаривает любой герой прямо перед тем, как его зубы вобьет ему в глотку так называемый «злодей». Вполне заслуженный ответ на столь легкомысленное и глупое заявление.
- Довольно, Кен, - говорит Айя, появляясь из задней комнаты. – Не стоит задираться перед покупателями.
Я вздыхаю и смотрю на рыжего. Сейчас начнется веселье.
- Но, Айя, это же лунатик из Шварц.
- Хватит устраивать сцену, - он разворачивается ко мне, моментально переключаясь с одного языка на другой. – Ты должен извинить Кена. Его футбольная команда вчера проиграла ирландцам. Должно быть, он все еще враждебно настроен по отношению к ним.
- Я не виню его, - отвечая, я также перехожу на английский, бросая взгляд на брюнета - бесится ли он еще с пеной у рта. - Они классно играли.
Озадаченные посетители переводят взгляды с меня на Кена и обратно. Я сохраняю на лице нейтральное выражение, хотя очень хочется маньячно расхохотаться или выкинуть что-нибудь, просто чтобы посмотреть, как высоко он подпрыгнет. Лицо самого Кена выглядит так, будто у него под кожей ползают гусеницы, затем он швыряет пучок роз на прилавок и сбегает в подсобку. Блондин хмурится, глядя на нас, и устремляется за Кеном, окликая его. Айя ловит мой взгляд и дергает головой. Улавливаю намек и иду за ним, ждущие в очереди люди огорчаются.
- Разве ты не собираешься пойти за Кеном и успокоить его? – спрашиваю я, как только оказываюсь достаточно близко, чтобы не приходилось повышать голос.
- Мишель обо всем позаботится, - отвечает он, фиолетовые глаза прищуриваются, подбородок взлетает вверх. – Зря ты следил за мной.
- Мне есть чем заняться, кроме как следить за тобой, - отвечаю я, возвращая ему взгляд. – Не моя вина, что вы открыли цветочный магазин в Англии, и так уж случилось, что мне нужен букет на праздник, когда люди дарят цветы тем, кто им не безразличен.
Ноздри его раздуваются, глаза суживаются, затем он фыркает. – А почему ты заявился именно сюда?
- Цветы ищу, или это преступление?
- Какие?
- Что-то со значением, не розы или другое глупое дерьмо в этом роде, а имеющие определенный смысл, - отвечаю я, слегка пожимая плечами. – Большинство магазинов больше поддались духу праздника, чем реально желают понять, что именно я хочу сказать с помощью цветов.
Он приподнимает бровь и хмурится. Пожимаю плечами и указываю на ирисы. – Что-нибудь с ирисами. Я хочу, чтобы букет означал что-то вроде «помню о дружбе».
Теперь вверх взлетают уже обе его брови. Я корчу рожу и засовываю руки в карманы. Может быть, от всей этой затеи с цветами вообще стоит отказаться, пока я окончательно не растерял свою жуткую репутацию. Но Айя уже составляет букет, подбирая к ирисам белые колокольчики и бессмертники. Моргаю, когда он начинает аранжировать их в хрустальной вазе, длинные пальцы с деликатной непринужденностью перебирают цветы. Это потрясающе: видеть руки, столь похожие на мои, создающие нечто прекрасное и изящное из хрупких живых предметов.
- Ирисы – это «твоя дружба много значит для меня», комментирует он, не прекращая работать и добавляя пурпурный цветок в увеличивающуюся композицию. – Белые колокольчики означают «благодарность», а бессмертники символизируют «устойчивые воспоминания». Это тебе подойдет?
Пожимаю плечами. – Достаточно близко.
- Потребуется специальная доставка?
Я вскидываю бровь, рассматривая его профессионально-нейтральное выражение лица услужливого работника. Теперь он заставляет меня чувствовать себя неловко, чего я совсем не планировал, заходя в магазин. Уже поздно идти на попятный, и я сообщаю ему тот же адрес, который продиктовал клеркам в других магазинах. В это время чтобы заняться покупателями возвращается Кен, прожигает взглядами мою спину и бурчит по-японски о тех, кто никак не желает подохнуть. Намеренно игнорирую его, поскольку от этого он только больше звереет.
Айя записывает адрес, заколебавшись на секунду, когда я называю адрес - Церковь Нашего Святого Отца - его подбородок напрягается. Оплачиваю цветы и доставку, мило улыбаюсь Кену и затем выхожу на улицу, собираясь купить на завтрак сладких булочек и, может быть, приличного кофе, хотя британский кофе оставляет желать лучшего. Прикидываю, что на доставку потребуется где-то час, затем можно будет посетить церковь – таков мой план. Могу поспорить, что котята Вайсс с ума сходят, представляя, какая резня там произойдет.
Хотел бы я слышать вопли, которые скорее всего издает сейчас Кен. Он так предсказуем.
Нахожу симпатичное маленькое кафе со свежевыкрашенными стенами и современным интерьером, который пытается замаскировать, что сие заведение недавно было всего лишь пабом. В кафе болтается куча бизнесменов с шикарными кейсами и еще более шикарными лэптопами, которые разговаривают по крошечным мобильникам и одновременно что-то печатают на своих компьютерах. Устраиваюсь за угловым столиком и заказываю простой кофе с коричным рулетом. Заказ быстро прибывает, и я отщипываю кусочки рулета и наблюдаю за людьми, поглощенный поставленной перед собой задачей.
Даже самому себе мне трудно сознаться, сколь многим я обязан матери-настоятельнице. Я с детства никогда не чувствовал себя уютно в церкви или среди церковников, и обнаружить, что она пошла этим путем было для меня непросто. Но как следует разобравшись, я понял, что приняв на себя эту роль она получила возможность помочь куда большему количеству своих питомцев так же, как она помогла мне. Знаю, что буду себя чувствовать неловко и что придется бороться с искушением принести разрушение на святую землю, но также знаю, что стоит мне только дернуться за ножом, Мать огреет меня по голове и вышвырнет прочь.
Некоторым образом, в этом смысле Кроуфорд всегда мне ее напоминал.
Догрызаю последний крошащийся батончик и допиваю кофе, оставляю на столе немного денег и выхожу на улицу. Так и есть, дороги совсем развезло, и я топаю по бурому мессиву, изо всех сил борясь с желанием вернуться обратно в мою милую теплую квартирку. Но до церкви отсюда ближе, чем до дома, и не стоит давать Матери повод найти меня и огреть коробкой по ушам. А потому, я волоку себя мимо массивной старой церкви к дому приходского священника и звоню в колокольчик.
Пока жду, вытираю о пальто руки, затем засовываю их в карманы, ссутулившись и оглядываясь по сторонам. Еще раз звоню, глядя на свисающий кустарник и разбитые кирпичи, и напрягаюсь, когда дверь открывается. Смотрю сверху вниз на женщину, облаченную в плотные широкие штаны и объемный свитер, и открывая рот, сам удивляясь тому, что произношу.
- А я думал, что монашки должны одеваться как пингвины.
Она никогда не была хорошенькой, жизнь оставила на ней отпечатки еще в юном возрасте, алкоголь и наркотики въелись в ее кожу и глаза, но она куда более реальна, чем самые распрекрасные модели. Она знает, что значит жить по другую сторону, и даже если теперь она поднялась выше этого, в ее глазах и на лице это отражалось - она знала, понимала и не оставалась равнодушной. Вертикальная складочка на ее переносице разглаживается и губы трогает улыбка, ненадолго прогоняя морщины.
- Я должна была догадаться, - говорит она, качая головой и шире распахивая дверь. – Ты всегда заявлялся с цветами, когда знал, что они ни к селу, ни к городу. Заходи, заходи, ботинки оставь у двери. Я только что закончила мыть пол и не собираюсь делать это снова.
Чувствую, как мои мускулы расслабляются, когда я вхожу. – Разумеется, Анжелика.
=======
Она сообщила, что мужчина, доставивший цветы, вероятно, так и сидит в церкви, и слегка хихикнув добавила, что она весь день почти не включала обогреватели в том помещении. Это я могу понять, церковь – это здоровенное уродливое каменное здание и прогреть его, должно быть, весьма дорого стоит. Я бы предложил пожертвовать некоторую сумму или даже полностью оплатить счет, но знаю, что она откажется. Вероятно, глубоко внутри она осознает, что то, чем я зарабатываю на жизнь, безнравственно, но не отказывается принимать вещи, которые я покупаю для церкви и управляемого ею приюта. Но если я предложу деньги, она швырнет их мне в лицо.
Женщины такие непонятные существа.
Замечаю знакомую рыжую шевелюру, подхожу к нему и плюхаюсь на жесткую скамью по соседству. Он кутается в тяжелое зимнее пальто, пальцы прячутся в рукавах, воротник поднят, а голова опущена, чтобы сберечь тепло. Ухмыляюсь, вытягиваю ноги и жду.
- Пришел позлорадствовать?
Наклоняю голову, чтобы получше его разглядеть. Его голова высокомерно вскидывается, миндалевидные глаза суживаются, а ноздри раздуваются в такт с дыханием. Я ухмыляюсь.
- Почему это я должен злорадствовать?
Он резко разворачивается лицом ко мне, его длинный указательный палец чуть ли не утыкается мне в нос. – Ты знал, что делаешь, давая нам этот адрес и – намеренно – проторчал здесь последние три часа, пока я отмораживаю себе задницу!
Я мигаю. – Не моя вина, что вы так ничего и не поняли. Вы когда-нибудь проверяли ту дистиллированную информацию, которую давали Критикер в файлах с миссиями? Или просто позволяли им нажимать на ваш спусковой крючок и отправлять вас убивать неизвестно за что?
- Нет у меня никакого спускового крючка.
- Прости, но это не я бегал по окрестностям под именем сестры и убивал людей, чтобы оплатить медицинские счета.
- Нет, ты тот, кто бегал по окрестностям и убивал людей только за их веру!
- Ты ничего об этом не знаешь, Фудзимия, так что не суй свой нос.
- А ты ничего не знаешь обо мне, так что перестань рассказывать мне о моей жизни, Берсеркер.
Мы обмениваемся гневными взглядами и опускаемся обратно на скамью - ведем себя, как детсадовцы, подравшиеся из-за сиденья в автобусе. Он дышит на ладони, растирая их друг о друга, а я покусываю ноготь, разглядывая старинные надписи и грязные окна. Что-то бормоча он бросает на меня взгляд, затем засовывает руки в карманы пальто. Приподнимаю бровь и поворачиваю голову, чтобы лучше его видеть.
- Чего-чего?
- Я сказал, что это нечестно. Я тут замерзаю, а ты даже не реагируешь на холод.
- Слушай, ты не обязан сидеть здесь с катаной под пальто и ждать меня, - отвечаю я, все еще немного злясь. – Мог бы зайти внутрь и выпить чаю.
Он фыркает. – А ты бы сорвался и поубивал всех вокруг?
Качаю головой, закидываю руки за голову и возвожу глаза к потолку. – Я так понимаю, что вы никогда не раскапывали прошлое тех священников в Японии, да? Трое были мошенниками, двое – насильниками, а остальные вообще не стоят беспокойства. Найти подлинно верующего человека, который следует истинному Слову, очень трудно. Они следовали лишь жадности и своей личной справедливости. Лицемеры.
Получаю в ответ долгий, тяжелый взгляд, каким люди смотрят на коммивояжера, расхваливающего необычайно полезный в домашнем хозяйстве предмет, экономящий время. Поднимаю вверх правую руку, указывая на потолок, закопченые балки и перекрытия.
- Если подумать, грех - лишь еще один товар. Истинный священник беден, он
пытается вычерпать волны с помощью чайной ложки. Те, кто наживается на грехе, ездят в золотых автомобилях, покупают бриллианты и всегда отделываются формальными ответами на серьезные вопросы о душе. Их интересует только выгода, вот почему такие церкви как эта сейчас переживают тяжелые времена. Они стараются помочь, а их за помощь топчут ногами.
- О, - отвечает Фудзимия.
Я вздыхаю и поднимаюсь, засовывая руки в карманы. – Слушай, я не просил тащиться за мной, и я не собираюсь бегать по улицам, отрывая людям головы, или пройтись голышом перед Королевой, так что почему бы тебе не вернуться в ваш магазинчик?
Он не двигается, только утыкается подбородком в воротник и засовывает руки поглубже в пальто. Фыркаю, поворачиваюсь на каблуках и удаляюсь. Если он решил здесь околеть от холода, это не моя вина. Выхожу на улицу в поисках такси, чтобы поехать домой и принять ванну.
Да, очень необычно)) И очень увлекательно)))
короче, повторюсь - этот фик в твоем переводе в тройке моих любимцев ФарфоАй))
* боже, я сказала любицев ФарфоАй??
Ох, чудесный фик))) Спасибо!
ещщо хочу